Не обращая ни на кого внимания, он опустился рядом с ней на колени и коснулся своей пятерней ее затылка, и погладил мокрые после дождя растрепавшиеся косички. Получив от него заряд жизненной силы, Ларисса сразу же затихла, ткнулась ему лицом в колено и всхлипнула.
– Я думала, толстый, ты за мной не придешь. Что ты вот так и оставишь меня.
– Детка, какая же ты у меня глупышка. – Он помог ей приподняться и обнял ее. Сама она пока что не могла стоять даже на коленях.
– Я думала, я только мешаю тебе, я же для тебя обуза. Из-за меня ты разошелся со своей невестой. С этой… Как же ее звали?
– Неважно, как ее звали. Если честно, сам уже не помню. И ты для меня не обуза.
Она висела на нем точно мешок картошки. Но разве девушкам можно такое говорить? Особенно – красивым девушкам?
– Обуза я, обуза! Ты заботишься обо мне. А я мертвая, толстый, я мертвая!
– Ты – красавица! И я люблю тебя, детка!
– Но я умерла там, на Поле Отцов! Зачем ты меня воскресил?
– Ты просто заболела смертью. А я тебя вылечил. Смерть – это просто такая болезнь, детка, просто болезнь. Перед самой Третьей мировой древние научились ее лечить, но не успели довести эту науку до ума. Может, у меня получится?..
Ларисса чуть отстранилась – на это у нее уже хватило сил:
– Откуда ты знаешь про древних? Ну, что они научились?
– Детка, так я же некромант. Я должен все-все-все знать про смерть.
– Не называй меня деткой!
– А ты не называй меня толстым!
Их губы соприкоснулись, и они слились в самом жарком поцелуе, который только может быть. И ничего, что губы у Лариссы были холодными, как лед. Это скоро пройдет. Ведь сердце в ее груди вновь начало стучать. Траст не обманывал ее, она постепенно выздоравливала.
Восьмиколесная боевая машина мчала по пустоши на максимальной скорости.
На кочках срабатывали амортизаторы, так что ход ее был ровным, через реки и болота она переправлялась с ходу, потому что амфибии такие преграды нипочем. Ревели движки, выхлопные трубы выталкивали из себя черный дым.
В отделении управления, вцепившись в эргономичный руль двумя коротенькими ручонками, от пальцев до ключиц истыканными проводами, рыдала карлица Крыця.
Ее родная зона заражения начиналась за хребтами гор, вечно заснеженные пики которых только-только выглянули из-за горизонта.
Топлива должно было хватить.
* * *
Ветер гнал перекати-поле по бетону Поля Отцов. Сухому травяному шарику тут не за что было зацепиться, разве что упереться в тушу Рогача, разлегшуюся рядом с поверженным кораблем спасителей.
Перед смертью Рогач, изогнувшись, вогнал свой яйцеклад себе же в голову, прямо между фасеточных глаз. Его панцирь треснул, от выделяющих яд наростов не осталось и следа… С тех пор тысячи наследников побывали возле его тела. И все они плевали на Рогача, швыряли в него камни, принесенные с собой, обмазывали и обливали его нечистотами, чтобы тем самым выразить всю глубину своей ненависти к нему. Советники призывали не делать этого, ведь, сами того не желая, наследники оскверняли святое место – Поле Отцов. Да и замершей навечно туше Рогача были безразличны все эти низменные, честно говоря, проявления чувств.