– Если центуриону неплохо вздремнуть, то и мне тоже, – и исчез.
Некоторые тревоги свалились с плеч Квинта, когда он уселся в крохотном солнечном дворике за домом и стал наблюдать, как хозяин чинит сети. Ни он, ни старик ничего не говорили, но юноше нравилось смотреть на него. Было что-то гипнотическое в однообразном движении иглы и нити туда-сюда, завязывании узлов, в том, как рыбак пользовался немногими оставшимися зубами, чтобы обкусывать нить, когда заканчивал штопку.
Через какое-то время веки Квинта отяжелели. Обычно он успешно боролся с сонливостью, но в спокойствии дворика казалось, что не будет ничего страшного, если закрыть глаза. Они закончили свой поиск заговорщиков в Сиракузах. До наступления ночи ничего не ожидалось, и вялость, вызванную выпитым вином, было трудно побороть. Ему приснился прекрасный сон, в нем была Элира и ее поразительно умелые уста…
Его встряхнула чья-то рука.
Солдату снилось, как Элира схватила его за плечо, когда они прижались друг к другу.
Его снова встряхнули и прошептали прямо в ухо:
– Просыпайся! Просыпайся!
Открыв глаза, Квинт вздрогнул. В воздухе не было аромата благовоний, а только запах тела, не было алебастрово гладкой кожи, а только покрытый бородавками подбородок и клочковатая борода старого рыбака.
– Что такое? – спросил Квинт.
– Солдаты! Солдаты идут.
Юноша похолодел.
– Сколько у нас времени?
– Сигнал тревоги пришел из дома моего племянника у входа в переулок. У тебя несколько мгновений. Лезь на крышу, – он указал на красную черепицу наверху, – и с другой стороны спрыгнешь в переулок. Беги направо, пока не увидишь храм Афины. Там поймешь, где оказался. Оттуда беги к моей лодке и спрячься. Если здесь никого не найдут, подозрения ослабнут. Когда стемнеет, перевезу вас через залив.
– Спасибо.
Квинт был уже на ногах; он протиснулся в комнату, которую делил с Марием. Ему подумалось не будить Перу – этого было достаточно, чтобы решить судьбу центуриона. Но его остановили две вещи: судьба старого рыбака, если Перу схватят, и то, что командир спас ему жизнь в Энне. Он в долгу перед ним.
Когда Квинт поднял остальных и все трое полезли на крышу, с улицы послышались голоса. Пера, залезший первым, протянул руку Марию. «Жалкий засранец! – подумал солдат. – Я спас тебя, и так ты мне отплачиваешь?»
В дверь забарабанили кулаком, и громкий голос потребовал:
– Откройте, именем Эпикида!
Старый рыбак, наблюдавший за бегством, сделал знак рукой, что пойдет ответить.
Марий залез на черепицу и протянул руку Квинту. Тот ухватился и, помогая себе ногами, залез. Одна плитка сдвинулась, пока он лез, и юноша выругался про себя, когда она упала во двор и разбилась.