(Снова тихий голос в ответ.)
– Никоим образом. Опять же: вот странная мысль! Все равно что сравнивать теплое и сладкое. Со времен энциклики Humani Generis уже свыше ста лет протекло, человечество тогда буквально стояло на четвереньках. Вы не слышали? Ну что ж… В любом случае, по моему глубокому убеждению, воевать, если уж приходится, должны они. То есть мы. А не la adolescencia, пускай им даже больше восемнадцати, и la juventud plena, опять же пусть они старше двадцати одного, так что искренне не считают себя мальчиками… Для этих возрастных категорий война – самое неподходящее дело. Вот именно. Вы совершенно правы: в основном они, «молодые взрослые», этим и занимаются все последние… Почему сто? Добрых двести уже лет. Если не двести пятьдесят. Четверть тысячелетия, подумайте только! Потому эта некалендарная четверть и получились… такой. За исключением, согласен. И с этим согласен, хотя… Но исключения только подтверждают правило, вам так не кажется?
(На этот раз собеседник отвечает долго, но еще более тихо. я уже почти нырнул в дремоту, когда вновь прозвучал голос Учителя.)
– Нет-нет, тут вы меня не переубедите. Всем нельзя, но им – более прочих. И уже́ нельзя, потому что исчезло то детское бессмертие, которое существует где-то до пятнадцати лет, много до шестнадцати… Что с вами?
(Невидимый собеседник не произнес ни звука, но, видимо, его лицо в этот миг исказилось гримасой. Потом в темноте коротко блеснул огонек зажигалки.
А, вот это кто…
Он у нас единственный курящий. Этакий вот пережиток. Впрочем, есть, конечно, такие, не вывелись еще: ведь где-то Барабанщик добывает сигареты… Помню, в городке видел автоматический киоск.
Получается, я и вправду домыслил их конфликт. Вон как общаются. С нами старик на такие темы избегает говорить.)
– Попрошу вас, молодой человек, воздержаться от курения… хм, в классе, – несмотря на «хм», голос Учителя тверд – и дымком в отсеке действительно не запахло. – Ребята отдыхают. Да… Ребята… Должен вам сказать, что это первое бессмертие даже для самых черствых и прагматичных политиков, не к ночи будь помянуты, – палка о двух концах: управлять сумасшедшим народом, как известно, удовольствие маленькое. Ведь совсем юный примат только воюет лихо, а после он уже ни на что иное не годен. Нашел «упоение в бою» и под него подстроил весь свой еще не сформировавшийся поведенческий механизм.
– Не навсегда, – отвечает Барабанщик чуть громче, чем раньше, вполголоса. – Мне вот лет десять подряд снились люди, убитые мною в детстве. А потом… реже. Не каждую ночь. Терпеть все-таки можно – и работать тоже.