…Мне не хочется его убивать, но что поделаешь? Он слеп и глух и ровным счётом ничего не понимает. Просто хочет драться, отомстить за поруганную честь. Или он уже помирился с Дагой – кто их, благородных донов, разберёт. Тогда вскоре должны появиться и другие. Значит, нужно спешить. Убить одного мерзавца ради жизни десяти хороших людей. Кто меня осудит? Никто. Даже Александр Василич, даже я сам.
Может, всё-таки попытаться сбить с коня, обезоружить, связать? Но на это потребуется куда больше времени и сил. А я так устал. И потом, я же не Антон, чтобы играючи с ним справиться. Значит, решено.
И вдруг всё расплывается у меня перед глазами. Вместо пыльной ируканской дороги возникает заброшенное шоссе с облупившимся дорожным знаком, самодельный арбалет, испуганный взгляд Анки и мальчишеские ладони, измазанные соком земляники. Тошкины?.. Мои?..
Нет, не могу. Не поднимается рука. Это ведь почти Тошка. А Тошка – это почти я, половина меня. Как отрезать от себя половину?..
…Дьявол! я теряю управление – герои больше не слушаются меня. Сейчас они скрестят клинки, и в живых останется только один. А я не хочу смерти ни тому ни другому, но не могу ничего придумать, чтобы остановить схватку. я совсем запутался… Кто из них сейчас я?.. За кого из них я?..
Секунда растерянности, и меня выбрасывает из этого не мной придуманного мира. Дверь между мирами захлопывается, но я успеваю разглядеть, как толстый и нелепый отец Киун бросается лысой головой вперёд в узкую щель между дерущимися.
И мечи застывают в воздухе…
Евгения Халь, Илья Халь
Сердце спрута
Теперь не уходят из жизни,
Теперь из жизни уводят.
И если кто-нибудь даже
Захочет, чтоб было иначе,
Бессильный и неумелый
Опустит слабые руки,
Не зная, где сердце спрута
И есть ли у спрута сердце…
А. и Б. Стругацкие
«Трудно быть богом»
– Кира! – шептал Румата, стоя у входной двери.
Кира осталась там, у окна, одна арбалетная стрела торчала из горла, другая из груди.
Он медленно снял со лба обруч с камерой и бросил в угол. Он больше не работник Института Экспериментальной Истории Антон. Он – Румата Эсторский, один против спрута.
…Теперь не уходят из жизни,
Теперь из жизни уводят.
Мощный удар выбил дверь. Толпа взревела. Площадь перед домом пламенела факелами, блики огня плясали на серых остроконечных капюшонах псов Ордена. Румата шагнул вперед. Сухие глаза, сжатые губы, в каждой руке по мечу. Толпа стихла и подалась назад. Стоявшие в первых рядах попытались было отступить, но сзади напирали.
– Первый на мечах в мире, – пронеслось по толпе.
– Во имя господа! – несмело сказал командир серых Ракта.