Я лежал, весь дрожа, сна ни в одном глазу, и ощущал лишь ужасное расстройство и гнев: душевное спокойствие и приятные ожидания оказались для меня как будто запретны, и всякий раз, стоило мне почувствовать себя убаюканным теплом и уютом, меня непременно выдергивали из этого мира и покоя, нервы мои натягивались до предела подобно струнам марионетки; мне не дозволена была передышка, и я вынужден был вновь и вновь испытывать испуг, потрясение, впадать в состояние паники и замешательства, ощущения неизвестности и ужаса из-за какого-нибудь мелкого, но зловещего и нелепого события. Я видел бледного, оборванного мальчика — то здесь, то там, то позади, то чуть впереди меня; я столкнулся с неприятием, меня предостерегали, чтобы я оставил это, вернулся, был осторожен. Меня дразнили — я видел конкретные предметы и сцены, которые безо всяких очевидных причин пробуждали во мне ужас и желание спасаться бегством, я слышал пение и плач, а после — тишину в пустом доме. Зеркало запотело.
Меня приняли так радушно, я провел здесь такой безмятежный и счастливый вечер, о каком только мог мечтать, и тут… я едва не разрыдался во внезапном порыве отчаяния. Я чувствовал себя пойманным в ловушку, я не знал, ни что со мной происходит, ни что — как предполагается — я должен делать.
Были ли эти события связаны между собой или полностью случайные? Были ли они значимыми? Не видел ли я связей там, где их попросту не существовало? Имелся ли в них какой-то смысл? Имелось ли в них вообще что-нибудь? Призраки, дурные предчувствия, моменты страха — приходили ли они извне, или я терял здравый рассудок? Не был ли окружающий мир лишь отражением моего воображения?
Я лежал, окоченевший, между ледяными простынями и слушал, как часы отбивают следующий час, и еще следующий, и видел бледный отсвет снега, отраженный в зеркале, и стены, и покрывало кровати, и наконец, успокоившись немного, сказал себе, что непривычное вино и усталость вывели меня из равновесия и разогрели мне кровь, и, уверившись в этом, стал уплывать в сон.
Но сон этот был тревожный и беспокойный, опутывающий тонкими сетями фантастических видений. Я словно бы путешествовал, перемешался, блуждал, не в силах ни остановиться, ни отыскать дорогу, ни различить что-либо вокруг меня. Я услышал странные крики, затем вопль, мне показалось, что я падаю, покрываюсь испариной, проваливаюсь куда-то в темный, бурный, затягивающий водоворот — весь этот бред лихорадки и кошмара.
Проснулся я с полной уверенностью, что пение или плач вновь заполняют комнату — или же мою голову.