Яков, услышав слова секретаря, рухнул на колени и, протянув к суду руки, умолял не подвергать его уготованному испытанию. По обезумевшему от страха лицу его текли слезы, он вновь раскаивался в проступке, прося лишь не уродовать ему руки. Но власти Дьявола не признавал.
Каменное сердце неудовлетворенного змея, вцепившегося побелевшими пальцами в подлокотники кресла, оставалось глухо к мольбам несчастного.
Михаэль не верил своим ушам. Происходящее в зале казалось ему продолжением, слепком ночного кошмара в замке.
Обхватив руками голову, зажав уши, он раскачивался из стороны в сторону, пытаясь вырваться из цепких лап леденящего кровь ужаса. За своим смятением он не заметил, как Кристина встала и, не обращая внимания на судей и охранников, возбужденных предстоящим кровопролитием, вышла на середину зала.
Под действием внезапного транса она направилась к Якову, не отводя от него горящих глаз. Ошеломленные ее странным видом охранники, держащие наготове металлические шкворни, предназначенные для рук несчастного, позволили ей беспрепятственно подойти к привязанному к колесу художнику. Кристина протянула руку и, погладив его по заросшей щетиной щеке, приоткрыла губы в немом прощальном поцелуе. Потом, гневно сверкнув глазами, повернулась к присутствующим и, собрав оставшиеся силы, закричала хриплым страшным голосом:
— Я, Кристина Кляйнфогель, потомственная ведьма из Фогельбаха, рожденная и принятая на белый свет ведьмой, проклинаю до скончания веков тех, кто готов карать невиновного! Я и только я виновата в содеянном! Мои руки осквернили чистый образ… вашего идола! Я сознаюсь в преступлении, в котором обвиняют несчастного Якова, потому что он чист словно ангел. Я совращала его, губила его душу, но он не поддался искусам. Как истинный христианин, он желал приобщить меня к своей вере. Но, видя, каким способом вы ее насаждаете, я проклинаю вас вовеки веков! Вы недостойны своего справедливого Бога.
Так судите только меня и отпустите невинного!
Подобный грому голос Кристины, исполненный ослепительной пылающей ненависти, оглушил сбившихся в угол испуганных стражников и бургомистра.
Вжав в плечи скошенный уродливый череп, инквизитор застыл в кресле и стал похож на горбатую мраморную горгулью. Он не мог вымолвить ни слова, лишь испепелял девушку злобным взглядом.
Замолчав, Кристина повернулась к помертвевшему от удивления Якову и тихо добавила:
— Вот и все. Помни, что я всегда буду любить тебя…
Его бледные губы безмолвно прошептали ответ.
Несколько минут в зале царила абсолютная тишина. Человек, осторожно открывший дверь на верхней балюстраде зала, появился перед изумленной публикой. Его синие глаза пылали. Голос Конрада (а это был он) дрожал от волнения: