О себе можно подумать лишь мимоходом: вот сапоги в кои-то веки купила, да и те малы. Что она женщина – вспоминает, только когда нужно выйти «на люди». И, как многие женщины, умеет каждую минуту сыграть нужное состояние – например, состояние обманутой жены, пришедшей к общественности искать защиты. Тут она скромная, страдающая, «со следами былой красоты», но права свои знает, и начальник ее немного боится.
Невероятный, из ряда вон выходящий поступок ее Димы впервые заставляет Алису почувствовать: в его чудачествах есть, должно быть, что-то серьезное. Она еще не понимает, что именно, но само зрелище проснувшегося достоинства производит на нее впечатление. Хотя, конечно, она и без этого пошла бы повсюду хлопотать за попавшего в милицию Сулина. Стала бы спасать его репутацию и карьеру на овощной базе. Любые действия запрограммированы и доведены до автоматизма. Это называется «уметь жить».
И только однажды мы видели за мельтешением лицо – милое, симпатичное, доброе лицо человека, способного на сострадание и любовь. Она разговаривает с Димой через решетку. Она все сделает, чтобы спасти его реноме. Она так боится за него. Она так его ждет. Любовь, как и дружба, познается в несчастье.
Авторы ставили перед нами зеркало. Советские принципиальные граждане отреагировали однозначно: пошли к общественности искать управы на авторов. Общественность – это газеты, печатавшие «письма читателей», чтобы на каждое непременно реагировало начальство. Важно задушить эту пошлость в зародыше – и тогда можно спокойно пойти покупать у спекулянтов дефицитные сапожки. Письма печатались, начальственные секретарши исправно регистрировали жалобы трудящихся, картину заклеймили.
Между тем и в своей замотанной делами «дремучей мещанке» Алисе Люся Гурченко увидела «женщину, которая ждет». Она тоже застыла в анабиозе, тоже «заморожена» – ждет своего героя. Ей и думать смешно о таком – есть муж, какой там еще герой? А он, оказывается, нужен. И когда в ее Диме впервые просыпается мужчина – пробуждается женщина и в ней.
…На ожидании целиком построен уже знакомый нам фильм «Любимая женщина механика Гаврилова». Рите тридцать восемь. Уже все было – и надежды, и разочарования, и душевные травмы, и целые эпохи полного безразличия. А тут вдруг влюбилась. «Десять лет держала себя, не распускалась, забронировала душу, и вот – на тебе – влюбилась!» Теперь ждет, как договорились, своего Гаврилова, лихого корабельного механика, у загса. Но выходит конфуз: механик не является ни ко времени, ни через час, ни к концу дня. Все разговоры – только о нем, о его романтическом нраве, о том, какие страстные телеграммы он присылал из дальнего плаванья. И чем больше о нем говорят, тем плотнее клубятся вокруг этого Гаврилова облака легенды. Рита говорит о нем без умолку, решительно пресекает все попытки подруги предположить что-то дурное – мол, не пришел, обманул-таки… А сама чувствует, что надежда опять рушится, и это уже все: тридцать восемь, не шутка!