Мой отец также жив? – спросил Деронда.
– Нет, – ответил сэр Гюго.
Оставшись наедине, Деронда прочитал следующее:
«Моему сыну Даниэлю Деронда».
«Наш добрый друг, сэр Гюго Малинджер, сообщил уже тебе, что я желаю тебя видеть. Мое здоровье очень расстроено, и я хочу, не теряя времени, передать тебе то, что я долго скрывала Будь непременно в Генуе, в отеле «Италия», к 14 числу. Дождись меня там. Я наверное не знаю, – когда смогу приехать из Специи. Это зависит от многих обстоятельств. Не уезжай, не повидав меня, княгиню Гольм-Эберштейн. Привези с собой бриллиантовый перстень, подаренный тебе сэром Гюго. Я желаю его видеть.
«Твоя неизвестная тебе мать Леонора Гольм-Эберштейн».
Это письмо, совершенно бесцветное, не давало молодому человеку ни малейшего ключа к объяснению загадки его жизни. Читая эти холодные строки, Деронда неожиданно стал чувствовать к ней совершенное равнодушие.
Деронда тотчас же собрался и поехал. Но он никому не сказал о причине отъезда.
– Христос с тобою, Дан, – сказал сэр Гюго, прощаясь с ним, – какие бы перемены ни произошли в твоей судьбе, я всегда останусь твоим старым и любящим другом.
Прибыв в указанный отель в Генуе, Деронда узнал, что княгиня Гольм-Эберштейн еще не приезжала, через два дня он получил от нее письмо, в котором она уведомляла, что она сейчас приехать не может, и просила подождать еще недели две…
Наконец, однажды утром, он услыхал стук в дверь своего номера. В комнату вошел ливрейный лакей и сказал по-французски, что княгиня Гольм-Эберштейн приехала, но будет отдыхать весь день, а вечером в семь часов примет у себя м-ра Деронда.
Когда Деронда явился в отель «Италия», он чувствовал себя снова юношей, и сердце его тревожно билось при одной мысли о матери. Княгиня ждала его; она стояла посреди комнаты, окутанная с головы до ног черными кружевами, ниспадавшими с ее роскошных, но уже седеющих волос. Руки были украшены богатыми перстнями, гордая осанка еще сильнее подчеркивала ее прежнюю красоту. Но Деронда не было времени рассматривать ее подробно, – он схватил протянутую ему руку и поднес ее к губам. Княгиня впилась в него глазами. Деронда чувствовал, что краснеет, как молодая девушка, и в то же время удивлялся, что не замечает в себе радости.
– Как ты прекрасен! – сказала княгиня. – Я знала, что ты будешь красавцем.
С этими словами она поцеловала его в обе щеки; он отвечал на эти поцелуи, но эта ласка походила не на выражение материнской и сыновней любви, а на приветствие двух царственных особ.
– Я – твоя мать, – продолжала княгиня холодным тоном; – но ты не можешь меня любить.