— Погоди, я никогда…
— Талли просто сама невинность и посмотри, что вы с ней делаете со своими глупыми правилами! Сначала родной отец выбрасывает ее и продает стае Хэйганов, потому что она ничего не Видит. Потом, когда она начинает Видеть Все, ей нужно волноваться о том, что толпа мужиков, которые думают, что она им принадлежит, похитят ее. А теперь она неразрывно связана с Джэйсом, только потому что я не знаю, когда заткнуться. Да что, мать вашу, с вами не так?!
— Ты что, только что выругалась?
— Ответь на чертов вопрос! — сказала я так громко, что все в доме остановилось.
— Скаут, — сказал Чарли медленно и спокойно, будто говорил со злившимся животным. — Не я придумал правила. Никто из нас. Я не знаю, кто их придумал — Джордж Вашингтон, Наполеон, миссис Фей с соседней улицы или кто-то настолько же древний, но я уверен, что это не были члены стаи Хэйган. Черт, мы койоты, никто нас никогда ни о чем не спрашивает. Так что, пожалуйста, сбавь обороты своего праведного гнева.
Я знала, в его словах есть смысл, но выносить свою злость на оборотнях было легче, чем признать, что я только что сломала жизни своему брату и лучшей подруге.
— Конечно, ты понимаешь, насколько эти традиции ужасны?
— Традиции делают нас теми, кто мы есть.
— Где ты такое вычитал, в печеньке с предсказаниями?
— На самом деле, узнал от тебя.
Я приподняла брови.
— Прошлый май. Я не хотел идти на выпускной, но ты сказала мне, что это важно, и это традиция, а традиции, цитирую, «делают нас теми, кто мы есть».
— Это другое, — возразила я. — Это не носить в течение нескольких часов уродский костюм и ленточку ради важного этапа в жизни. Это Джэйс и Талли, которые вынуждены всю жизнь прожить в браке без любви, потому что иначе их будут гнобить, и, в конце концов, они рано уйдут из этого мира.
— Откуда ты знаешь? — Чарли наклонился над столом, будто бросая вызов.
— Откуда я знаю что?
— Брак. Откуда ты знаешь, что он будет без любви?
Я хотела что-нибудь ответить, придумать что-то умное не в стиле Скаут, но не смогла, так как ответ на его вопрос вошел на кухню, и ее опухшие глаза и щеки в засохших слезах не оставляли никаких аргументов.
— Талли, я… — Что я могла ей сказать? — Мне жаль. Я не знала, что делаю, хотя это и не оправдание….
— Все в порядке, — сказала она, отмахнувшись от меня. — Это был умный ход. Любой вожак сделал бы то же самое, если бы хватило ума.
Ее голос звучал, будто она проглотила мешок щебня, и меня это бесило. А еще меня бесили ее глаза, светившиеся голубым на фоне покрасневшего лица. Она говорила о себе как о ящике с оружием или клочке земли. Я сбросила ее с горячей сковороды в кипящий котел, и Джейса заодно.