— Пять долларов! — негодующе воскликнул дядя Бад. — Этому хлопку цена тридцать девять центов фунт.
— Это было во время первой мировой войны, — сказал мистер Гудман. — Теперь его раздают бесплатно.
Двое работников молча переглянулись.
— Задаром ничего не отдам, — упорствовал дядя Бад.
— Где я продам эту кипу? — осведомился мистер Гудман. — Кому нужен необработанный хлопок? И на патроны не годится. Да и в аптеку его не возьмут вместо ваты.
Дядя Бад хранил молчание.
— Ладно, десять долларов, — сказал мистер Гудман.
— Пятьдесят, — упрямился дядя Бад.
— Mein Gott![9] Он хочет пятьдесят долларов! — обратился мистер Гудман к своим работникам. — Я за медь плачу меньше!
Работники стояли сунув руки в карманы и безучастно молчали. Дядя Бад молчал упрямо. Все трое были настроены против мистера Гудмана. Он почувствовал себя неловко, словно его застали с поличным при мошенничестве.
— Раз хлопок твой, так и быть, пятнадцать долларов.
— Сорок, — буркнул дядя Бад.
— Я что, твой отец, чтобы давать тебе деньги просто так? — вопросил мистер Гудман, махая руками. Трое цветных обвиняюще смотрели на него. — Вы думаете, я Абрам Линкольн, а не Абрам Гудман? — Цветные не оценили шутку.
— Двадцать! — в отчаянии бросил мистер Гудман, поворачиваясь, чтобы идти в контору.
— Тридцать, — сказал дядя Бад.
Работники приподняли кипу, словно спрашивая, вернуть ли ее дяде Баду или оставить.
— Двадцать пять, — сердито фыркнул мистер Гудман, — и мне надо провериться у врача.
— Продано! — возвестил дядя, Бад.
В это время полковник закончил беседу с Барри и принялся за завтрак. Его прислали из ресторанчика, специализировавшегося на домашней кухне. Похоже, полковник демонстрировал цветным, подглядывавшим в щелки между плакатами, что они могли бы есть на завтрак, если бы записались собирать хлопок на Юге.
Ему подали чашку овсянки, обильно политой маслом, яичницу из четырех яиц. Шесть жареных домашних сосисок, шесть домашних бисквитов, каждый в дюйм толщиной, разрезанный вдоль и смазанный маслом, и кувшин сортовой патоки. Возле доверху наполненной тарелки стоял высокий стакан — бурбон с содовой.
Наблюдая, как полковник уплетает овсянку, яичницу и сосиски, черные на улице испытали легкую ностальгию. Но когда они увидели, как он поливает еду патокой, их охватила страшная тоска по Югу.
— Я бы не прочь ездить туда обедать, — сказал один. — Только ночевать бы не оставался.
— От этой жратвы у меня брюхо сводит, — признался второй.
Билл Девис, молодой вербовщик Дика О’Мэлли, вошел в контору полковника, когда тот отправлял в рот густо политую патокой очередную порцию овсянки, яичницы, сосисок. Он застыл перед столом полковника с прямой спиной и целеустремленным видом.