Джонни тоже вдруг стал мягким, как аптечная вата, и, прижав ее к себе, стал целовать ее нос, рот, шею, впадины возле ключиц.
Аламена повернулась и прошагала на кухню.
— Ну почему ты мне не веришь? — проворковала Дульси в его бицепсы.
— Я хочу верить, детка, — сказал Джонни. — Но это так непросто.
Ее руки упали по бокам, он разжал объятья, сунул руки в карманы, и они пошли на кухню.
С левой стороны холла были две спальни, разделенные ванной, справа — столовая и кухня. Дальше начинался коридор. В его конце был выход на черную лестницу. В кухне был также выход на служебный ход.
Втроем они уселись на пенопластовые крытые пластиком табуретки за стол, накрытый красно-белой клетчатой скатертью, и стали ужинать. На столе стояли дымящееся блюдо с окрой, капустой и свиными ножками, миска с черной фасолью и тарелка с кукурузным хлебом.
Была там и бутылка с бурбоном, но женщины к ней не проявили интереса, а Джонни осведомился, не осталось ли лимонаду.
Аламена вынула большую бутылку из холодильника и налила в стеклянный кувшин. Ели они молча.
Джонни поливал содержимое своей тарелки острым красным соусом из бутылочки, на этикетке которой два ярко-красных рогатых чертенка отплясывали в языках пламени. Он съел две полных тарелки, шесть кусков хлеба и выпил полкувшина лимонада.
— Здесь адова жарища, — пожаловался он, встал и включил большой вентилятор на потолке. Потом вынул зубочистку из баночки, стоявшей среди бутылок и бутылочек с приправами, и начал ковырять в зубах.
— Что толку от вентилятора, когда ты налопался этого соуса? — фыркнула Дульси. — Когда-нибудь ты сожжешь себе все кишки и никаким лимонадом не зальешь пожара в животе.
— Кто произнесет проповедь на похоронах Бэла? — спросила Аламена.
Джонни и Дульси молча на нее уставились.
— Если бы я не почуял, что этот сукин сын будет стрелять, — заговорил Джонни, — я бы сейчас с вами не сидел.
— Ты имеешь в виду преподобного Шорта? — спросила Аламена. — Он в тебя стрелял?
Джонни не обратил внимания на ее вопрос и снова взялся за Дульси:
— Но не это меня беспокоит, а другое. Почему он это сделал?
Дульси продолжала молча есть. На лбу у Джонни набухли вены.
— Слушай, девочка, — сказал он, — я хочу понять: почему?
— Господи! — взорвалась Дульси, — если мне придется отвечать еще и за этого психа, то лучше уж сразу отдать Богу душу.
В этот момент в дверь позвонили. Спуки залаяла.
— А ну перестань, Спуки, — велела Дульси.
Аламена встала и пошла к двери.
Затем вернулась и молча села за стол.
В дверях стояла Куколка.
— Не надо церемоний, — сказала она. — Я почти что член семьи.