— Опомнись, отец, — еще строже сказал он. — Тут криком не возьмешь.
В коридор вышла заплаканная Марьям. И она, в свою очередь, стала умолять свекра не ходить к Муртазину домой. Сулейман-абзы сорвал с себя шапку и пиджак и, тяжело вздыхая, ушел в свою комнату.
4
Иногда бывало на фронте, — кругом разворочено, истерзано, сожжено, и среди этого разорения, на обугленной черной земле, склоняясь головкой, растет на тоненьком стебельке чудом уцелевший аленький цветочек. Он будто и стесняется, что выпало ему цвести, и тоскливо ему одному: он бы рад перенестись отсюда куда-нибудь на зеленую полянку. И вместе с тем ничего не может изменить — пришло ему время цвести.
В большой семье Уразметовых, на которую свалилась одна неприятность за другой, Гульчира напоминала такой чудом уцелевший цветочек. Она, конечно, страдала и за Марьям и за Ильмурзу, ей понятны были муки и старшего брата, Иштугана, и отца, вбиравшего в свое большое сердце горести и радости своих детей, она готова была помочь им, чем могла, она не отстранилась от семьи, жила в ней, но что делать, если счастье пришло к ней именно в такие трудные дни? Недаром в народе говорится: солнце ладонью не закроешь.
Она давно было начала вышивать картину с видом на Лебяжье озеро, но потом забросила, а сейчас вновь взялась за нее. В этом прекрасном уголке Лебяжьего озера они с Азатом впервые объяснились в любви. Низко склонившись над круглыми пяльцами, нанося крестик за крестиком, она вспомнила, как впервые пришла в конструкторское бюро, как главный инженер завода Михаил Михайлович, беседуя с ней, поинтересовался, умеет ли она вышивать и рисовать. Тогда Гульчира не поняла, почему убеленный сединами инженер спрашивает у девушки-техника о чисто женском деле — вышивании. Ведь она не в портнихи нанимается. Позже она узнала, что именно положительный ответ решил другой вопрос — куда определить молодого специалиста. Умение вышивать, как и умение рисовать, это дар представлять вещи в пространстве. А это как раз то, что прежде всего необходимо конструктору.
За стеной, раскинув свои мускулистые руки во всю длину спинки дивана, сидел в глубоком раздумье Иштуган. Накормив малышей и уложив их по коляскам, подсела к мужу Марьям.
— Иштуган, — сказала она озабоченно, — молоко у меня почти совсем пропало.
— Не надо было принимать так близко к сердцу всю эту историю, Марьям, — обнял Иштуган жену за плечи. — Правду в землю все равно не зарыть.
— Это верно… Но пока-то тяжело, очень тяжело… Хорошо, что ты рядом, отец поддерживает. Да и Зариф-абы успокоил меня.