— Не хитрит ли?
— Как знать. И все же вроде начинает отличать белое от черного.
Иштуган чуть не проговорился, что у Ильмурзы есть ребенок. Но в последнюю минуту пожалел старика.
Когда отец ушел, Иштуган, тихонько напевая, снова принялся рассматривать в лупу кромки резцов.
Пришла Марьям.
— Ты все сидишь… Отдохнул бы немного, Иштуган. Дети не плакали?
— Нет, посапывают себе. И не просыпались.
Подойдя к зеркалу, Марьям пригладила свои золотистые волосы.
— Знаешь, Марьям, — сказал Иштуган, — кажется, я вплотную подошел к тайне этой проклятой вибрации. Осталось немного, очень немного… Ух, Марьям! Сколько сил отдано ей. Зато минута победы заставит забыть обо всем! Я уже предвкушаю сладость этой минуты… Скорой, скорей!.. Пора кончать… Что с тобой, Марьям? — испугался Иштуган, увидев, как изменилось у жены лицо. — Нездоровится? Как прошла у тебя лекция? Много народу было?
— Хорошо. И народ был, — ответила Марьям, погладив густые черные кудри мужа, и, не снимая руки с его головы, глубоко заглянула в настороженные глаза Иштугана.
— Да не тяни ты за душу, дорогая.
Марьям положила голову ему на грудь.
— Не знаю, как и сказать, Иштуган. Я принесла тебе неожиданную новость.
— Приятную или нет?
— Не знаю… И да, и нет.
Марьям встала, успокоила ребенка и снова подсела к мужу.
— Ну, говори же.
Вскинув голову, Марьям заглянула мужу в глаза.
— Иштуган, как бы ни подействовала на тебя эта новость…
— Зачем такое длинное вступление? Случилось что-нибудь? Несчастье какое с Ильмурзой? — встревожился он.
Марьям вытащила из сумки газету.
— Вот, прочти эту статью. «Победа смелой мысли». Открытие новатора Рыжкова.
Спрыгнув с дивана, Иштуган подбежал к столу и, навалившись всем телом на газету, с жадным интересом впился глазами в статью.
Его охватило странное чувство, — казалось, статья рассказывает не о чьем-то чужом открытии, сделанном в городе Горьком, а о его собственном, на котором уже долгие месяцы сосредоточивались все его мысли. То были его с отцом отступления и победы. Правда, в подробностях многое не совпадало, но основной путь исканий у Рыжкова поразительно напоминал его собственный путь, каким он шел, распутывая тайну вибрации.
А дойдя до строк о найденной Рыжковым удивительной фаске, этой тончайшей, невидимой невооруженным глазом грани резца, он сперва затаил дыхание, потом часто-часто задышал. Шея, щеки, уши у него загорелись огнем.
Еще через секунду Иштуган хлопнул ладонью по столу и вскочил со стула.
— Молодец!..
Не замечая Марьям, — она испуганно стояла в сторонке, — он, совсем как отец, то забрасывая руки за спину, то сцепляя их перед собой, быстрыми шагами заходил по комнате, снова подошел к столу, но не сел, а, взяв в обе руки газету, долго разглядывал напечатанный там снимок. Затем отбросил газету и снова заходил по комнате.