– Иной раз мне кажется, Савва, – сокрушенно сказал Данко когда все убрались из ангара и мы, сидя на ящиках, вдвоем пили водку под керосиновой лампой, закусывая остатками моего «полевого» обеда, – что ты желаешь быть на каждой свадьбе невестой и на каждых похоронах покойником. Шарахает тебя из стороны в сторону. То ты оружейник. То ты бронемастер. То ты химик. То ты самолетостроитель. Я уже не говорю о том, что каждой этой области ты еще и фабрикант, – и засмеялся обидно.
Шибз был в партикулярном костюме, но я провокационно спросил, проигнорировав его вопрос.
– Данко, а ты сам-то, чьи погоны носишь? Моласа или Плотто?
– Ты и со мной хочешь поссориться. Савва? – оторопел фотограф.
– Не хочу. Но мне просто интересно с кем я водку пью.
Шибз ответил серьезным тоном.
– Не ношу я погон, Савва. Я придворный служитель, королевский фотограф. Мне этого достаточно. Если его величество, как командующий фронтом, не отказывает тому же Моласу использовать меня в воздушной разведке, кстати, с твоей же подачи, то я как патриот своего королевства от этой работы не отказываюсь. Я принципиально гражданский человек и в имперские граждане не рвусь. Я вообще в жизни люблю только фотографировать или на движущуюся пленку снимать, что по большому счету одно и то же. Я художник света и тени.
– Когда война закончиться, покажи свои пленки людям, – предложил я ему. – Я уверен, что им будет настолько интересно, как выглядит планета с высоты птичьего полета, что они даже деньги платить за это станут. Или спектакль с актерами сними.
– Что толку с того спектакля если люди не услышат что актеры говорят? А главное как они это говорят, – возразил он мне.
– Напиши титры и врежь. А еще лучше для начала сними балет.
В отличие от него я знал, что кино ждет блестящая перспектива. Шибз ничем не хуже братьев Люмьер подходит на первопроходца кинематографа.
– Ага… без музыки. Это не балет уже, а даже не знаю, как сказать… – развел он руками.
– Оркестр конечно в маленький зал ты не запихнешь, – убеждал я его, – но пианиста запросто. Зато представь себе, что будет лет через тридцать. Мы сейчас о великих балеринах прошлого имеем только рассказы от тех, кто видел их танец и имел талант рассказчика, чтобы донести до нас свой восторг. А что там, на самом деле, правда… Вопрос веры. А у тебя будет документ. Документ эпохи. С которым не поспоришь.
– Ну… не знаю… – не поверил мне Шибз.
– Хороший ты фотохудожник, Данко. Но вот нет у тебя полета мысли… – заметил я.
– Зато у тебя, Савва, все мысли только летают, – усмехнулся он. – Хотя город ты построил. Я его, кстати, на пленку снял с высоты. Панорама – блеск.