Проснувшись в среду, в день, когда на ужин должен был прийти Тони Эллиот, Питер сказал ей:
— Ты полнеешь, дорогая. Ты это знаешь?
— Я такая же, как всегда, — ответила она, ощущая глупость своего ответа.
— Пожалуйста, вечером надень черную накидку. Мне она очень нравится.
— Тони Эллиот не любит женщин с формами?
— Я не знаю, да мне и плевать, каких женщин любит Тони. Я знаю, что мне нравится.
Беверли ощутила привычное чувство обиды.
— А у меня было ощущение, что тебе нравлюсь я.
— Я без ума от тебя, дорогая, и именно поэтому хочу, чтобы ты сбросила несколько килограммов.
— Сбрасывают зерно в амбар.
— Не занудничай в семь утра.
— Питер, ты считаешь, что я выгляжу старше своих лет?
— А сколько тебе сейчас? — спросил он, протягивая руку за сигаретой (еще одна новая привычка: курить, едва проснувшись).
— Если бы я не знала, что ты шутишь…
— Сама знаешь, что я не силен в цифрах, — сказал он.
— Кроме веса толстушек?
— Я этого не говорил, дорогая.
— Правда, Питер, мне скоро двадцать девять, ты это прекрасно помнишь.
— «Правда, Питер», — передразнил он ее. И не скрывал злости. — Сбрось пять килограммов, и ты сбросишь пять лет.
Слезы навернулись на голубые глаза Беверли. У нее были рыжевато-коричневатые волосы, легкие веснушки и вздернутый носик.
— Женщины с таким цветом волос и кожи не должны плакать, — отметил Питер. — Брюнетки могут рыдать, блондинки хныкать, и они при этом очаровательно выглядят. Но рыжие… К несчастью, это разрушает сосуды. Правда, дорогая.
— Пожалуйста, поцелуй меня, Питер.
Он мягко и равнодушно поцеловал ее.
— Может, мы…
— Мне кажется, ты становишься нимфоманкой, дорогая.
— Но у нас это так редко сейчас…
Она вспомнила Аликанте, печальный звук гитары, и ей стало наплевать на сосуды. Поток слез утешал и успокаивал. Беверли теперь не знала, как ей жить. Гарден Сити стал для нее маткой, вот в чем ирония. Бедный ее папочка хотел, чтобы она покинула матку Солт Лейк Сити, и что же из этого вышло? Для чего все это? Она добилась только восточного варианта той же ситуации и продолжала зарываться в нору. Беверли просмотрела газету, в которой работал Питер. Она не понимала этой газеты, ее направления, ее позиций, даже если они и существовали. Может, это какая-то шутка? Она могла понять «Вог» или «Харперс», потому что они были экстравагантно роскошными. Эти женщины в платьях, которые нельзя носить. Немыслимые украшения. Невероятные купальники. Да, это забавно, любопытно, это отвлекает. Двухметровые модели из Западной Индии, их можно было принять за сон, мечту. Но газета Питера была совсем иной. Она требовала другого принципа восприятия, другой реакции. Она должна быть более оперативной (это же газета, хотя и еженедельная), у нее не было глянца дорогих четырехцветных фотографий, как в журналах. В соответствии с дурацкой мечтой издателя газета фотографировала реальных (что бы это значило?) женщин в их реальных платьях от Сен-Лорана, Кардена, Куренжеса, Шанель, Гивенчи, Унгаро, Галанос, Билла Бласта, Норреля, в реальных ресторанах в реальных столицах. Они болтали за обедами с блинами и черной икрой, устрицами в соусе из шампанского, телятиной и муссом Кампари. Но какие же они тоненькие, эти вечно обедающие женщины! Они и вправду едят ту пищу, которую заказывают, или просто демонстрируют свои кулинарные вкусы, которые будут подробно описаны в следующем выпуске «Тряпья»?