— Я сейчас уйду, а ты ешь и сиди смирно. Утром придет хозяин и заберет тебя. Все понял?
Не дожидаясь ответа, Андрей закрыл дверь на кухню, а сам отправился в большую комнату, служившую ему кабинетом. Участковый переоделся в джинсы и свитер и подумал, что не плохо бы позвонить Любе: чем он хуже брата? Младшему все можно, а старшему ничего нельзя?
Люба поломалась немного, но согласилась: ей вовсе не улыбалось сидеть весь вечер у телевизора, слушать зудение матери, а потом ложиться спать одной. Представляя себе, как будет злиться жена Андрея, когда он в очередной раз не придет ночевать, — знает уже, рассказали, с кем время проводит, — Люба быстренько подкрасила губки, оделась и, бросив матери: «Я скоро», умчалась на всех парах.
Посмотрев на беспорядок, устроенный им на столе, повеселевший после разговора с подругой участковый хмыкнул:
— Разобрал бумаги, называется… Ладно, теперь уж завтра.
И все-таки следовало убрать со стола хотя бы папки. Корниенко схватил их и… Что-то заставило старшего лейтенанта посмотреть на табличку. Участковый рухнул в кресло, буравя безумными глазами надпись, выполненную красной, как кровь, краской на ослепительно белом фоне.
«Кровь на снегу, кровь на снегу, — болью отдавалось в мозгу. — Так называлась та статья в газете… Кровь, красная кровь на ослепительно белом снегу».
Милиционер зажмурил глаза, через несколько секунд он открыл их, зная уже, что надпись никуда не исчезнет, она находилась на прежнем месте, только табличка, казалось, увеличилась в объеме. Нет, на ощупь она осталась прежней, но зрительно стала больше раза в два или три, так что теперь даже человек с очень плохим зрением мог прочитать:
ОН ПРИШЕЛ. ОН ПРИШЕЛ, ЧТОБЫ МСТИТЬ ЗА СВОЮ ВОЛЧИЦУ.
Гена еще раз окинул взглядом обнаженное тело коленопреклоненного соперника; тот пока не понимал, что изменилось.
«До чего же в горле пересохло, — подумал Олег, облизывая горячие губы. — Выпить бы…»
Чувствуя, что надо молчать, Корниенко-младший не сдержался.
— Генк, ну чего ты, а? Давай выпьем? — проговорил он с интонацией обиженного ребенка.
— Заткнись, сука! — заорал обманутый муж и вновь вскинул ружье. Марина уже знала, что за этим последует.
«Что у трезвого на уме, у пьяного… да и не пьян он вовсе, просто рехнулся!»
Лицо Гены исказилось.
— Что, курва, — прошипел он, обращаясь к Марине, — нравится, когда большой, да? Да, сука? Отвечай! Отвечай!
— Нет… — пролепетала женщина.
— Нравится?! Да?! Да?! Отвечай, сука!
— Не-е-ет… — шмыгая носом, проговорила она, чувствуя, что жизнь повисла на волоске, но еще надеясь на спасение.