– Ты – мой брат, – сказал он Римо. – Теперь ты один из нас.
Услышав эти слова, Пети обернулся и увидел, как один из его людей захлебывается кровью, второй посинел от удушья, двое других лежат на скамьях с почерневшими лицами. Их недавние чаяния оказались последними.
– Мы принимаем тебя в племя, – сказал Пети.
– Спасибо, брат.
Внезапно скамьи затряслись, и церковь содрогнулась до самого основания.
– Что это? – спросил Римо.
– Ничего особенного, – сказал Деннис Пети. – Просто мы взрываем памятник. Пойдем посмотрим, удалось ли им это сделать.
– Спорю, что не удалось, – ответил, переводя дыхание, Римо.
Владивосток оказался не самым плохим местом для работы. По крайней мере, там было электричество, и кадровый офицер крупнейшего тихоокеанского порта России всегда мог рассчитывать на отдельную комнату в гостинице с одним телевизором на два номера.
Конечно, это не дачи под Москвой, тут не было лимузинов, но мясо давали три раза в неделю, а весной из Кореи Японским морем привозили свежие дыни.
Могло быть и хуже. В сталинские времена Валашникова, если бы ему посчастливилось, расстреляли бы. В худшем случае он оказался бы живым мертвецом в одном из концентрационных лагерей, заполнивших необъятные российские просторы.
Но в России сейчас царили новые порядки, если их можно было с полным правом назвать новыми, и Валашников, избежав военного трибунала, был назначен служить в народный порт Владивосток, где занимался в основном просмотром отечественных телепередач. Однажды в конфиденциальной беседе он заметил, что если «часами смотреть наше телевидение, то вечный сон не покажется вечным».
Темные глаза Валашникова уже не сияли умом и талантом юности. Щеки обвисли, он почти полностью облысел, лишь на висках и за ушами торчали пучки седых волос. Толстое брюшко выдавалось вперед, словно мяч. Он сидел за столом в старом шелковом халате и пил чай с сахаром вприкуску.
– Правда, русское телевидение – лучшее в мире? – спросила его десятилетняя подружка, хорошенькая девочка с пухленькими щечками и миндалевидными глазами, которая терпела его объятия за финики в сахаре и мелкие монетки.
– Нет. Оно скучное.
– А ты когда-нибудь смотрел другое?
– Да. Американское. Французское. Английское.
– Ты был в Америке?
– Я не имею права говорить об этом, лапочка. Иди сюда, сядь рядышком.
– Мне снять трусики?
– Да, ты же знаешь, как мне нравится.
– Мама говорит, ты должен мне за это давать больше денег. А мне нравятся конфеты.
– У меня мало денег. Я дам тебе лимонный леденец.
– Я хочу сначала посмотреть новости. В школе спрашивают.