Отто Грюнберг же, напротив, стал проявлять признаки жизни: постанывал, скрипел зубами, бредил. И вдруг, Артур не смог бы объяснить почему, но он безошибочно почувствовал — Отто пришел в себя и открыл глаза. Банга готов был поклясться, что видит устремленный на него взгляд. Раздался едва уловимый шорох, раненый сел. Артур напрягся, затаил дыхание, ладони сделались влажными и горячими. Он сглотнул тошнотный комок, облизнул пересохшие губы, хотел подать голос, но его опередил Грикис:
— Я здесь, не волнуйтесь, — Юрис сказал эту фразу по-латышски, но тут же, спохватившись, перевел на русский.
— Где мы? — раненый тоже спросил по-русски.
«Вон оно что», — догадался, наконец, Банга — он жадно вслушивался в каждое слово.
— В подвале.
— Давно?
— Черт его знает. — Грикис щелкнул зажигалкой, и Артур невольно вздрогнул при виде этих двух людей. У них были зеленые, безжизненные лица, опухшие, искусанные до крови губы, глаза светились лихорадочным блеском. — Около суток, — поднося часы к глазам, сказал Юрис. — Наверху облава.
— Как его зовут?
Артур догадался, что спрашивают о нем.
— Артур Банга.
— Тот самый?
— Да.
— Что с ребятами?
Грикис не ответил.
— Пакет у тебя?
— У меня.
— Ты ранен?
— Да.
— Идти сможешь?
— Вряд ли.
— Что будем делать?
— Не знаю, дождемся ночи.
Артур обреченно подумал: видно, и вправду дело дрянь, если Юрис не сможет идти. Но это было еще полбеды. Он не знал главного. Даже, если бы Грикис мог двигаться — идти было некуда. Явки в Риге раскрыты. Здесь, на побережье, тоже все провалилось. Маленькие подпольные, оставленные для работы в тылу врага группки почти сразу же перестали существовать. Конечно, не будь они ранены и обессилены, они нашли бы какое-то решение: отсиделись бы в лесу, двинулись к линии фронта. Но сейчас, на грани жизни и смерти, в самом центре облавы, под ненадежной крышей, эти трое вряд ли могли на что-то надеяться.
Грикис вновь щелкнул зажигалкой, посмотрел на часы, непристойно выругался.
— Спокойно, — негромко и вместе с тем властно приказал «немец» — так Артур окрестил его про себя.
Юрис дунул на огонь, притих. Они не обмолвились больше ни словом до тех пор, пока не пришла Марта.
— Живы? — отодвигая камень, спросила она. — Извините, раньше никак не могла.
Мужчины задвигались, оживились — таким долгожданным и желанным было ее появление. Артур с новой силой ощутил: никого у него не было в жизни дороже. Разве только мать… От этой мысли стало еще страшнее. Не за себя — за нее.
— Ну что там? — обыденно, без тени волнения спросил Грюнберг.
«Ох и нервы у человека», — позавидовал Банга.