— Прости меня за все. Не за себя прошу. Марту погубишь, внука моего…
— Я — погублю? А ты сам о них подумал, когда сюда перся? Хоть бы красть пришел в другое место, их под удар не ставил. Пошли!
— Побойся бога! — хрипло выкрикнул хозяин. — Петерис, ты тоже отец, у тебя тоже есть дети. Отпусти меня, я тебя такое расскажу…
— Что? — насторожился работник.
— Все, как на исповеди.
Жалкими, умоляющими глазами он смотрел снизу вверх, и было в этом взгляде столько выстраданной безысходности, что Петерис невольно смягчился.
— Ну, что там у тебя? Говори.
Калниньш спрыгнул с подножки грузовика и оглядел людей, собравшихся на площади возле магазина:
— Значит так, земляки. Шоколад и булки с изюмом… Этого ничего нету и в ближайший момент не предвидится.
В толпе добродушно рассмеялись.
— Зато есть макароны, соль, спички… Что еще? Масло подсолнечное, а также керосин. Так что с этого дня магазин снова начинает работать, можете приходить и получать. Согласно, конечно, нормам отпуска по талонам продовольственных и промтоварных карточек. Давайте-ка, кто посознательней, на разгрузку товара! — скомандовал под конец Калниньш.
Несколько женщин и мальчишек забрались в кузов. К магазину поползли по людской цепочке мешки, ящики, бидоны. Передавая их из рук в руки, люди шутили, радовались добру.
Убедившись, что дело налажено, Калниньш пошел от магазина, но, заметив неподалеку угрюмую физиономию Петериса, остановился:
— Привет, Петерис. Что ж не поможешь женщинам?
Тот скривил в насмешливой ухмылке губы:
— Можно подумать, ты там столько привез, что без моей помощи не обойдутся.
— Ну, чем богаты, тем и рады. В следующий раз, глядишь, и больше привезу.
— Ну, вот тогда и потолкуем.
Калниньш досадливо поморщился, вынул из кармана пачку папирос, предложил:
— Дыми. — Сам с наслаждением затянулся, искоса взглянул на собеседника. — Никак в толк не возьму, Петерис. То ли ты от природы упрямый, то ли тебя Озолс сделал таким. И чего ты все ехидничаешь? Твоя же власть пришла, для тебя, дурака, старается, а ты нос воротишь, все чем-то недоволен. Ну, что опять не по-твоему?
— Потому что дурак, — неожиданно спокойно согласился Петерис. — А дурак, он и есть дурак. Какой с него спрос? Мне это и Озолс доказывал, и немцы вколачивали, теперь вот вы принимаетесь…
Калниньш смутился.
— Прости, я ведь так, по-доброму, виновато сказал он.
— И Озолс по-доброму. Он всегда твердил: «Я из тебя, дурака, человека хочу сделать».
— Злой ты, однако, — сокрушенно вздохнул Калниньш. — Как пес некормленный.
— Ты больно добрый…
— Ладно, поживем — увидим. — Калниньш отбросил окурок, поправил на голове фуражку. — Пошел я.