У себя в конторе Банга перебирал бумаги: накладные, квитанции… Готовился к отчету на бюро укома партии. Вопрос о состоянии дел на заводе было решено обсудить в партийном порядке и сделать соответствующие выводы. Во всяком случае, ничего хорошего, судя по предварительным разговорам, не предвиделось. Вошел Калниньш, бросил на Артура быстрый, изучающий взгляд:
— Вернулся, сибиряк? Как говорят, не солоно хлебавши?
Артур нахмурился, отодвинул папку, до хруста сцепил пальцы. Калниньш грузно опустился на табурет, участливо спросил:
— Неужели никаких концов?
Банга скупо рассказал всю историю. Словно больной, поведавший врачу о своих хворобах, выжидательно, с надеждой посмотрел в глаза майору. Тот не спешил с ответом, думал.
— Что ж, если вернулась в Латвию, надо сделать запрос…Только и всего, — наконец сказал он.
— Уже сделал.
— На какую фамилию?
— На Лосберг, разумеется, — невольно покраснел Артур.
Но Калниньш то ли не заметил его смущения, то ли сделал вид, что не замечает, деловито подсказал:
— Надо сделать запрос и на Озолу. А вдруг она уже не Лосберг.
— Вряд ли…
— Отчего же?
Калниньш хотел сказать, что у Марты может быть и третья фамилия, совсем неожиданная, но в последний момент решил не терзать душу и без того удрученного товарища.
— Трудно добирался? — вместо этого спросил он.
Артур усмехнулся:
— Да, загнали вы их… — Он отошел к окну, отвернулся.
Калниньш нахмурился:
— Ты меня словно обличаешь в чем-то. Прямо хоть бери билет и сам отправляйся в Сибирь извиняться перед этими…
— Конечно, высылать проще, — не оборачиваясь, бросил через плечо Артур.
Калниньш тяжело поднялся, глухо спросил:
— А ты пробовал когда-нибудь высылать?
— Нет, не пробовал. Я воевал с фашистами.
Стальными клинками встретились их взгляды.
— Ты давно заглядывал на кладбище? — спросил Калниньш. — Пойди полюбопытствуй, сколько там наших… Не тех, кто на поле брани, а тех, кого из-за угла, в лесу, в спину…
— Да она-то, Марта, здесь при чем? — В глазах Артура плеснулась злость. — Что ты ко мне со своей политграмотой?
Калниньш наклонил голову, долго молча сопел, наконец, не выдержал:
— Прости, Артур… Но ты, как пьяный. Нет, не пьяный. Пьяный проспится… А вот такие, как ты, влюбленные — они ни черта не видят и не слышат… Я тебя ни в чем не виню и не упрекаю. Любишь — люби. Но не требуй от людей больше того, на что они способны. По крайней мере сейчас, пока еще кровоточат раны. Ты говоришь, ее реабилитировали? Прекрасно, поздравляю. И знаешь, почему, мне думается, она не вернется сюда? Потому что слишком многое придется вспомнить. Сама выходила замуж, сама оказалась не в нашей компании, сама… Да что я тебе буду перечислять? Память не перечеркнешь.