Она даже не поблагодарила меня.
Мне приходилось в жизни видеть разъяренных женщин, но ни одну из них не сравнить с ней в тот момент. Она была бледна, как свежевыпавший снег, а глаза ее вспыхивали, как горячие угольки в золе. Да, пожалуй, именно так описал бы ее состояние автор викторианского романа.
Она посмотрела сквозь меня, словно я был стеклянный, перевела взгляд на распростершегося на полу человека, который пытался прийти в себя, тряся головой, затем повернулась и вышла из комнаты. Ярость так и кипела в ней. Когда она прошествовала мимо, меня будто ошпарило.
Можно было и передохнуть.
Я вытащил сигарету из стоявшей на столе золотой сигаретницы и закурил. Первая же затяжка заставила меня вздрогнуть. «Абдулла» — египетские сигареты. Чтобы в этом убедиться, я рассмотрел надпись на ней и тут заметил, что поверженный Казанова силится подняться. Я припомнил описание таинственного Генри Рутланда: выше шести футов, худой, загорелый, тонкие усики, на одной руке золотой браслет из колец, на другой — золотые часы на ремешке.
У этого парня на одной руке был золотой браслет, на другой — золотые часы. Даже если не рассматривать орнамент, описание подходило ему как дважды два.
Но вряд ли это был самый подходящий момент, чтобы возложить руку ему на плечо и заявить:
— Генри Рутланд, обвиняю вас…
Пожалуй, наступило время в темпе сматывать удочки, чтобы на досуге обдумать сделанное открытие и решить, какие выгоды из него можно извлечь.
Пока Ройс, шатаясь, вставал, опираясь на стол, я зашагал к двери, но остановился.
Дверь отворилась без звука. В проеме вырос Хуан. Решимость, написанная на его смуглом, злом лице, не предвещала ничего хорошего. Вдобавок в правой руке он держал автоматический пистолет тридцать восьмого калибра. Ствол был направлен мне в живот.
2
Некоторое время мы любовались друг другом, затем он шагнул в комнату и захлопнул дверь, прислонившись к ней спиной.
Ройс уселся за стол, ощупывая пальцами челюсть. Его глаза выдавали желание разделаться со мной побыстрее.
— Выясни, кто он такой, — впервые услышал я его голос.
Хуан протянул левую руку:
— Лопатник, живо!
Я вынул бумажник и передал ему. Установив, что нельзя одновременно держать меня на прицеле и изучать содержимое бумажника, Хуан опустил пистолет. Тут он явно просчитался. Вдобавок отвел от меня глаза. Либо он был чересчур уверен в себе, либо просто рехнулся. Не теряя времени для точного выяснения этого обстоятельства, я нанес ему апперкот правой в челюсть. Не думаю, что кто-либо еще получал от меня такой удар, как Хуан. Боль электрическим током пронзила мне руку. Вряд ли моему противнику было больнее, чем мне.