– Я никогда прежде не владел целым городом, – объяснил он дочери. – К тому же избирательная кампания уже подходит к концу. Не может быть, чтобы Картрайт проиграл.
– Скольким неугодным ты проткнул уши шилом на этот раз?
– Ты же знаешь, иногда невозможно избежать определенных вещей, даже когда не получаешь от них никакого удовольствия. Но теперь все кончено, враг разгромлен.
Но когда маршал Дворшански рассказал, что это за новый враг, дочь в гневе отвернулась.
– Знаешь, пап, мне никогда не нравились польские анекдоты. Но теперь, выслушав тебя, эту историю насчет того, как ты счастлив, приобретя такого замечательного врага, я начинаю думать, что те анекдоты для нас даже слишком остроумны.
Дворшански заинтересовался. Он никогда не слыхал польских анекдотов.
– Думаю, если бы ты покидал свою яхту не только для того, чтобы наносить людям увечья или втыкать в уши шило, ты бы лучше знал, что происходит в мире.
Маршал тут же потребовал, чтобы дочь рассказала ему хотя бы один, и, к ее удовольствию, хохотал над каждым, как ребенок.
– Я уже слышал их, – наконец произнес он, радостно хлопая себя по колену. – Но мы называли их украинскими. А ты когда-нибудь слыхала о хохле, который поступил в колледж?
Дороти отрицательно покачала головой.
– И никто не слыхал, – заявил Дворшански и вновь загоготал, отчего лицо его покраснело, и он продолжал время от времени повторять: – Никто не слыхал, – давясь при этом от смеха.
– Ужасный анекдот, – рассмеялась Дороти, которая вовсе не хотела смеяться, но смех отца был настолько заразительным, что и она не смогла удержаться.
Весь вечер он рассказывал ей украинские анекдоты и остановился только тогда, когда радист сообщил, что уже на протяжении долгого времени с ним безуспешно пытается связаться мэр Картрайт.
– Вопрос, не терпящий отлагательств, – сказал радист. – Убит некто по имени Московитц.
– Владислав, – ответил на это маршал Дворшански, – ты когда-нибудь слыхал о хохле, который поступил в колледж?
В районе Майами-Бич объявили штормовое предупреждение. Когда шериф Мак-Эдоу приехал на ранчо мэра Картрайта, в его просторный одноэтажный дом, порывистый ветер раскачивал пальмы на лужайке.
Картрайт оторвался от радиоприемника; лицо его горело. На нем были бермуды и белая тенниска. На радиоприемнике стояла откупоренная бутылка бурбона.
Мак-Эдоу, бледный, как смерть, наклонился к нему.
– Ну, что слышно?
– Ничего. – Картрайт покачал головой.
Мак-Эдоу, в белой рубашке с шерифской звездой и светло-серых брюках с черной кобурой на поясе, поднялся с кресла и подошел к окну. Он тоже покачал головой.