Завьялов понимал, что существуют тайны, к которым лучше не прикасаться даже краем. Убью точнее пули! держись от них подальше.
Но Кеша, даже в его теле выглядел абсолютным обсоском. Знакомые девушки в унисон твердили, что Боря свет Михайлович имеет быть исключительно брутальным типажом. Мачо, так сказать.
Мачо с Иннокентием внутри превратился в заурядную половую тряпку. В сопливую кликушу. Ботаника с чужого плеча. Мокрую курицу с накаченной задницей. Какого-то педрилу, если говорить совсем уж честно.
– Послушай, Кеша, – подходя к телу вплотную, похлопывая по спине, ласково произнес Завьялов, – я не вчера родился…
– Вы родились в одна тысяча…
– Не отвлекайся на фигуры речи! – прорычал Завьялов. – Слушай молча.
– Угу.
– Так вот. Я не вчера… Черт! Короче. У тебя что-то пошло не так, Иннокентий. Я прав?
– Угу, – не считая мычание разговором вслух, опять кивнуло тело.
– У тебя что-то пошло не так, – задумчиво повторил Борис. – Есть вероятность, что мы не выпутаемся?
Тело невразумительно повело плечами.
– Значит – есть. Паршиво. Ты можешь связаться со своим начальством и сообщить о произошедшем сбое в программе?
Кеша замотал головой.
– И что нам делать?
Завьяловское лицо, руководимое изнутри мокрой курицей, изобразило намек: мол, а я вам, господин хороший, уже докладывал: "Будете паинькой, всё разрешится ко всеобщему удовлетворению".
– Твоими бы устами…, – пробормотал Борис. Печально поглядел на освещенное крыльцо больницы, где ему навряд ли помогут, и приказал: – Карманы выворачивай, Иннокентий.
– Чего?
– Бабло, ключи от тачки и мобилу доставай, ушлёпок!
На мобильнике стояло четырнадцать пропущенных вызовов и десять эсемесок. Половина из которых принадлежала перу изобретательного в лингвистике Косолапова. Борис на ходу, скоренько прочитал послания, хмыкнул над наиболее изощренными эпистолярными оборотами…
Кеша трубочкой не баловался, на вызовы не отвечал, и это обнадеживало. Завьялов убрал мобилу в карман олимпийки, подошел к заснувшему на больничной парковке круто тюнингованному Порше…
Безупречные линии спорткара сочетались с оленями и замызганными трениками до безумия сюрреалистично. Завьялов представил, как растоптанные бомжеские кроссовки (из помойки!) будут прикасаться подошвами к чутким, безупречно послушным педалям. Трагически поморщился. Покосился на знатно разодетого Иннокентия в итальянских штиблетах…
Кеша жадно разглядывал автомобиль…
Да лучше сдохнуть! чем доверить родимую тачку э т о м у родимому телу!
Завьялов нажал на клавишу авто-брелка, заставил двигатель очнуться. Распахнув водительскую дверцу, буркнул: