Как совершенно справедливо пишет Е. Б. Пастернак в тексте, сопровождающем публикацию стихов 1918 года, уже здесь зарождались идеи «Доктора Живаго»…
Далеко не все русское образованное общество желало революции, даже сознавая порочность существующего режима, но большинство общества революцию предчувствовало и ожидало.
Тот же Сергей Трубецкой вспоминал:
«Революцию 1917 года менее всего можно назвать неожиданной, хотя, конечно, никто не мог предсказать ее сроки и формы.
Я совершенно ясно помню предшествовавшее ей гнетущее чувство мрачной обреченности. Я никогда не ощущал этого чувства столь ясно и сильно, как именно тогда.
Несмотря на некоторую примесь восточной крови – кажется, нет в мире аристократии с более смешанной кровью, чем русская! – я никогда не был фаталистом. А в политике я считаю фатализм у ведущих слоев общества просто преступным. Но тогда, реагируя против этого чувства обреченности всеми силами своей души, я, как никогда, ощущал, что что-то “фатальное” нависло над Россией: злой Рок витал над ней… Под ногами чувствовались какие-то глухие подземные толчки: Ахеронт приходил в движение…»[20]
Это ощущение неизбежных потрясений в высшей степени свойственно было и поэтам. «В терновом венце революций грядет шестнадцатый год». И когда февральская революция наступила, Ахматова отнеслась к ней, во всяком случае, безо всякой неприязни, а по всему, что мы о ней знаем, – и сочувственно. В поздних набросках автобиографии она писала:
«В Петербурге был уже убитый Распутин и ждали революцию, которая была назначена на 20 января (в этот день я обедала у Натана Альтмана. Он подарил мне свой рисунок и надписал: “В день Русской Революции”)»[21].
Революцию они воспринимали – как должное.
Но очень скоро инстинктом большого поэта Ахматова почувствовала и возможность катастроф[22].
Не ласки жду я, не любовной лести
В предчувствии неотвратимой тьмы…
Это было написано в июле 1917 года в Слепневе, приблизительно в то время, когда создавалась «Сестра моя – жизнь».
В этом же 1917 году написано было насыщенное реальным смыслом стихотворение:
И целый день, своих пугаясь стонов,
В тоске смертельной мечется толпа,
А за рекой на траурных знаменах
Зловещие смеются черепа.
Вот для чего я пела и мечтала,
Мне сердце разорвали пополам,
Как после залпа сразу тихо стало,
Смерть выслала дозорных по дворам.
Мы не знаем точной даты написания этих стихов, но по многим реалиям и по общему ощущению это слишком похоже на события 4 июля в Петрограде – бурные пробольшевистские демонстрации, спонтанные нелепые столкновения между вооруженными группами.