Поль уже давно выбрал. Он закажет то же, что Манон. Не важно что. Он непривередлив. Ему просто хотелось следовать за ней в выборе блюда, в предстоящей беседе – и даже на край света, если потребуется.
Пока она медленно читала меню, он наблюдал за ней. Наконец Манон захлопнула меню и торжествующе взглянула на Поля. Она выбрала. Наконец-то.
– Тебе известно, что не только Боб Марли изрекает истины?
– Да? – притворно изумилась она.
– Альберт Эйнштейн тоже.
– Поговорим о теории относительности?
– Точно. Но не о той, которую ты знаешь. «На минуту приложите руку к горячей печке, и минута покажется вам часом. Просидите час возле хорошенькой девушки, и он покажется вам минутой. Вот что такое относительность».
– Все зависит от температуры печки.
– И от хорошенькой девушки.
– Неужели? А относительность времени, проведенного со мной?
– Одна секунда.
– Сейчас я покраснею, как раскаленная печка.
– А я все-таки приложу к ней руку.
– Всего на секунду?
– Я остановлю время…
То, что происходило в тот вечер между Полем и Манон, стало бы бальзамом на душу Жюли.
Чистым бальзамом.
Одно горе за одно счастье.
Одно огромное-огромное горе за чудесное счастье. И не важно, что это неравноценно. В течение нескольких недель наблюдать, как они стремятся друг к другу, пленяются и наконец находят друг друга сегодня вечером, обрадовало бы ее. Потому что жизнь продолжается. А они были теми людьми, которыми она дорожила. Поэтому, если они счастливы, это хоть немного собирало лего ее жизни.
– Я вами горжусь, Жюли. Сегодня мы поднимаемся на очень высокую вершину.
– Люк – мой афелий. Мне обязательно надо подняться как можно выше, чтобы прикоснуться к нему хоть кончиками пальцев.
– Вы знаете это слово?
– Какое? Пальцы?
– Афелий, – улыбнулся он.
– А почему бы нет?
– Действительно, почему?
– Точка орбиты планеты, наиболее удаленная от Солнца.
– Не оправдывайтесь!
– Это чтобы помочь вам выбраться из неловкого положения на тот случай, если вы вдруг не знаете.
– Я это знал.
Жюли уселась по-турецки. Но прежде она положила камешек в небольшую кучку, такую надставку к горе, созданную руками человека, песчинку по сравнению с огромностью того, что находилось у них под ногами. Это был мощный символический жест. Жюли всматривалась в горизонт. Небо расчистилось, но все равно тяжело нависало над ними. Это совпадало с тем, что она чувствовала. Прошло несколько месяцев. Ум освободился, но на сердце было нелегко.
Ромэн сидел немного поодаль и наблюдал за молодой женщиной, которую знал меньше года. Он познакомился с ней, когда она была исполненной надежд матерью, и у него на глазах превратилась в сироту своего ребенка – для такого состояния и названия-то нет. Он видел, как она сдавалась, а потом постепенно снова возрождалась к жизни. И пусть она говорит, что он безмерно помог ей, Ромэн знал, что вся заслуга в этом принадлежит ей одной. Она сама собрала разрозненные детали пазла, заново научилась играть в лего. Самое большее, что он сделал, – дал ей несколько советов. Но не более того.