Обличитель (Пий) - страница 153

— А вы… вы не хотите выпить немного кофе? — нерешительно предложил добрый малый. Как видно, он еще не пришел в себя.

— Хм… кофе… — Ронсон ответил не сразу. Чашечка кофе была бы всем очень полезна. Но Ронсон решил воспользоваться нашей усталостью и дождаться, когда один из нас допустит какой-нибудь промах. Во всяком случае, я так истолковал его ответ: — Спасибо, друг мой, кофе мы будем пить позже.

Никто не возразил, и сторож ушел, в последний раз окинув испуганным взглядом всю компанию — казалось, сам дьявол собрал своих подручных в зале с аудиовизуальной аппаратурой фирмы «Россериз и Митчелл-Франс». И фантастическое собрание началось. В жарком помещении от нашей мокрой и грязной одежды вскоре повалил пар, медленно поднимавшийся к потолку. Я старался слушать внимательно, понимая, что переживаю такие минуты, какие могут выпасть на долю немногих администраторов и еще меньшего числа директоров по проблемам человеческих взаимоотношений. Только три человека сохраняли спокойствие и ясность ума: Ронсон, Сен-Раме и Тьери Аберо. Лица их были оживлены, и взгляды часто скрещивались, словно клинки рапир. Ронсон настойчиво и пристально всматривался в мое лицо. Я объяснял его интерес ко мне тем, что он единственный в этом зале знал о моей вчерашней встрече с международным президентом, верховным главой фирмы. Сказал ли ему Макгэнтер, что считает меня обличителем, а я довольно вяло отрицал свою вину и что со мной надо быть осторожным? Нет, вряд ли. В таком случае ледяной тон и злобность представителя Де-Мойна было трудно объяснить. Берни Ронсон заявил:

— С согласия вице-президента Мастерфайса и Анри я должен сообщить вам следующее: во-первых, меня против моей воли втянули в эту дурацкую авантюру. За тридцать лет моей работы в компании «Россериз и Митчелл-Интернэшнл» мне пришлось жить чуть ли не во всех странах мира, выполнять всевозможные задания, действовать в сложных и неожиданных, а порой и опасных обстоятельствах, но ни разу не приходилось мне вести такого собрания, как это, — господа, посмотрите на себя, посмотрите друг на друга. Неужели это французские ответственные сотрудники, руководители самой мощной компании в мире? Кто узнает в этих жалких, покрытых грязью призраках, окутанных зловонными парами, высокопоставленных деятелей, выращенных нашим обществом и воспитанных нашими университетами, на которых наша компания истратила сотни тысяч долларов, чтобы обучить их нашим законам, нашим правилам, способам получения хорошего cash-flow, технике ускоренной амортизации, перемещению капиталов, современным международным правилам учета и налогообложения? В чем причина того, что мне приходится назвать упадком и поразительной деградацией? Землетрясение? Бомбардировка? Война? Революция? Ничуть не бывало! Для этого нет причин. Я вижу лишь один рефлекс или серию рефлексов, которые подавляет неспособность к действию, — вижу чудовищную ошибку суждения, вызвавшую панику. В конце концов, ну что нам за дело, если какой-то идиот — простак или фантазер — напечатал и распространил листовки, где издевается над руководителями нашей компании и водит за нос администраторов и рядовых служащих, подражая голосу генерального директора? Рано или поздно мы его поймали бы. Зачем надо было принимать все это всерьез и поднимать такую шумиху вокруг самого заурядного дела? Какие злые гении так пагубно повлияли на элиту нашего французского филиала? А может, вы упустили из виду, что сейчас, когда я говорю с вами, арабские шейхи собираются безрассудно повысить цены на нефть, что они готовы перейти установленные договорами пределы и что их примеру скоро последуют страны — производители других видов сырья? Может, вы не знаете, что курс доллара поднимается и что в скором времени он вновь обретет свою силу благодаря умению нашего Государственного департамента маневрировать? Знаете ли вы хотя бы, какую выдающуюся роль такая компания, как наша, сыграла в этой операции? Неужели вы, заскорузлые технократы, остались равнодушными к сенсационному восстановлению экономики Северной Америки, перед которой открывается новая эра господства и охраны народов всей земли от врагов свободы человека, то есть от них же самих? Неужели вы не сознаете, что вследствие этих событий слава гигантских американских и транснациональных компаний засияет с новой силой и те, кто по недомыслию и дерзости посмеют восставать против этих компаний или нападать на них, должны будут принести публичное извинение? Да, господа, судя по вашему поведению, вы недостойны считаться элитой какого бы то ни было предприятия, вы нечто совсем иное; вам платят высокие оклады не только за то, что вы делаете, но и за то, чтобы вы честно и преданно служили делу фирмы «Россериз и Митчелл», всем надеждам «Россериз и Митчелл», словом — высокой, благородной, альтруистической вселенской политике «Россериз и Митчелл-Интернэшнл»! Поэтому поводу я хочу сказать вам следующее: вы, конечно, заметили внизу, в узком, мокром туннеле начертанные провокатором портреты основателей нашей фирмы Билла Дольфуса Россериза и Ричарда Кеннета Митчелла и, наверно, задавали себе вопрос, почему вместо даты их смерти там стоят вопросительные знаки. Так вот, этот обличитель, как вы его называете, был прав: они не умерли, они живут и будут жить вечно! — И, выкрикнув эти слова, Ронсон с размаху ударил кулаком по столу. — Да, они будут жить и после вас, и дело их будет продолжаться! Этот обличитель подал мне идею, и я сегодня же вечером выскажу ее президенту Макгэнтеру по случаю его приезда во Францию: повесить в залах наших филиалов во всем мире портреты наших основателей, и под ними — даты рождения, а на месте даты смерти поставить вопросительные знаки! Теперь же, господа, последнее указание: это не столь уж серьезное дело перестает быть незначительным, если оно угрожает достоинству и сплоченности руководителей французской фирмы. Теперь наша главнейшая задача не только разоблачить предателя — необходимо также подвергнуть его суровому наказанию. После того как он будет схвачен, он предстанет перед дисциплинарным советом, перед верховным судом предприятия, состоящим из всех присутствующих, к ним мы присоединим еще и финансового директора. Следует напомнить, что виновный находится здесь, среди нас, он слушает меня, он хочет вывернуться, но верьте мне, господа, он уже дрожит от страха! Ибо суд предприятия будет грозным, безжалостным и карающим! А если мои слова коробят кого-нибудь из вас, пусть он об этом скажет — и немедленно! — заорал Ронсон, внезапно выйдя из себя и бешено молотя кулаком по столу перед ошарашенными и на этот раз вполне проснувшимися слушателями. Никогда мы не видели, чтобы этот обычно сдержанный, проницательный, великолепно владеющий собой человек до такой степени потерял самообладание. Даже Мастерфайс, Сен-Раме и Рустэв не верили своим ушам и глядели на него, ошеломленные. Я бросил быстрый взгляд на моих коллег и понял, что они разделяют ужасные опасения, от которых у меня стыла кровь. Ронсон нас пугал. Мы уже не были на предприятии, достигшем вершины западной и мировой экономики, несмотря на все его недостатки — эгоизм и вероломство его политики, цинизм теории и правил, мы были совсем в другом месте. Да, совсем в другом месте. Человек, который стоял перед нами, с налитыми кровью глазами, брызгая слюной от бешенства, и неистово стучал кулаком, как бы отрубая каждую фразу, вызвал у меня зловещие воспоминания. Итак, он хотел судить виновного. Судить! Когда я думаю об этой сцене, у меня и сейчас еще сжимается сердце. К тому же все подчеркивало ее чудовищность: наши костюмы, наши бледные, искаженные, небритые лица. И пар, медленно подымавшийся от нашей одежды… Мы едва не подыхали от жары: войдя в зал в промокшей одежде, мы не сняли наших пресловутых черных плащей, а теперь уже не посмели их снять, боясь привлечь к себе внимание, вызвать подозрение или гнев посланника международного научного центра в Де-Мойне.