Обличитель (Пий) - страница 161

— Этой ночью, — сказал он, — я услышал речь, которая все еще тревожно звучит у меня в ушах, и я хочу задать вам вопрос: что кроется под названием «Суд предприятия»? Признаюсь, я был потрясен, услышав эти слова. Позвольте мне сказать вам, что, если предприятия присвоят себе право судить людей, мы пойдем прямой дорогой к язычеству и фашизму. Меня очень беспокоит судьба, ожидающая этого обличителя, если, конечно, нам удастся его обнаружить. Кто будет его судить? Мы? По какому праву и по какому закону? Хоть мы и сторонники прогресса, основанного на росте и расширении производства, на самофинансировании и ускоренной амортизации, мы все же остаемся свободными гражданами, живущими в свободном обществе, где только законное правосудие имеет право вынести подсудимому оправдательный или обвинительный приговор. Да и сами американцы — разве не объявляют они себя защитниками свободного мира? Мне кажется, что Ронсон потерял голову от гнева, причину которого я, впрочем, вполне понимаю. Однако с прошлой ночи меня не покидает тревога, и вот мои коллеги Порталь, Самюэрю и я решили поделиться с вами некоторыми соображениями. Не стану скрывать от вас, что мы хотели бы, чтобы все вы разделили с нами эту тревогу и чтобы мы договорились о следующем: если нам удастся поймать обличителя, мы потребуем, чтобы его уволили согласно существующим законам, но при этом его не должны подвергать никакому насилию и тем более — предавать суду предприятия. Подобный суд был бы не только незаконным, но просто непристойным. Вопреки всему, что сказал здесь Ронсон, существует только два рода правосудия: суд божий и суд, законно установленный людьми. Известно, к чему приводят самовольные суды, создающиеся для того, чтобы защищать далеко не всегда благородные дела. Они пристрастны, они уничтожают свободу и порождают нетерпимость и коррупцию. Мы не должны соглашаться на такую беззаконную и смехотворную пародию на правосудие.

Шавеньяк умолк. Пробил час правды для ведущих сотрудников «Россериз и Митчелл-Франс» — они наконец уловили суть вопроса. На сей раз речь шла не о прибылях, рынках, cash-flow, валюте, нефти, цинке или экспорте — речь шла о человеке, о людях, какими все они были под личиной надменных, энергичных и умелых технократов, везущих колесницу постиндустриального мира. Необходимо было понять следующий парадокс: как в эру электронно-вычислительных машин, телеуправления, интегрированного и функционального управления могло случиться, что облеченный высокой властью американец потребовал создать специальный трибунал на предприятии, чтобы судить своего сотрудника и наказать его? Неужели транснациональные компании, эти удивительные механизмы, которые стирают границы между государствами и подавляют несчастные, нищие и угнетенные народы, вдобавок еще и порождают фашизм? Значит, основные задачи, которые ставят перед собой могущественные транснациональные корпорации, — это воздвигать препятствия на пути революции и демократии в бедных странах и насаждать фашизм в богатых? Первая, конечно, всем давно известна — но вторая? Вторая менее очевидна и более коварна. Удушение Чили видел весь мир. Однажды утром узнав об этом злодеянии, мир был ошеломлен ничуть не меньше, чем когда услышал о въезде советских танков в Чехословакию. Но яд, постепенно, настойчиво вводимый в души молодых голландских, немецких, французских, испанских, итальянских, японских и других сотрудников, работающих в филиалах транснациональных компаний, подчиняющихся своим собственным законам, вызывал специфические рефлексы, этот яд оказался очень действенным и произвел обширные опустошения в Западной Европе. Молодой административный работник, покинув семью и свою страну, чтобы поступить в филиал «Россериз и Митчелл-Интернэшнл», должен был порвать и со своей семьей, и со своей страной. Он вступал в мир, который жил вне семьи и нации, со своими писаными и неписаными законами и правилами. Этот молодой человек впредь должен был уважать две конституции: своей страны и гигантской американской и транснациональной компании, которая наняла его и отныне будет воспитывать, обучать, формировать и платить ему высокое жалованье. И так будет до того дня, когда молодой человек станет образцовым администратором, не знающим сомнений и угрызений совести, и потребует — во имя торжества свободы и экономического процветания, — чтобы его коллега предстал перед трибуналом директоров и административных работников, заседающим при закрытых дверях во мраке подземелья и приговаривающим к смерти во имя мирового финансового и экономического господства, во имя высших интересов Предприятия. В течение многих веков ради интересов Государства было истрачено немало чернил; во имя этих интересов велось множество споров, была спасена не одна нация, но также было скрыто и немало преступлений. А теперь медленно, но верно все шло к торжеству интересов предприятия. Вот почему предложение Шавеньяка согрело мне сердце. Прежде чем Аберо выступил со своими возражениями, я объявил, что одобряю позицию Шавеньяка. Я заявил, что разделяю его тревогу, и предложил моим коллегам в решительную минуту выступить против создания такого трибунала. После меня слово взял Ле Рантек, технократ высшей марки, псевдоэкономист и член партии революционных социалистов. Он произнес ошеломляющую речь, в которой обрисовал трагическое положение идеологии в наши дни. В деловом мире ловкость и осведомленность, необходимые в экономике, смели барьеры, разделявшие партии, и установили подозрительное сообщничество между государственными инспекторами финансов — прославленными учениками высших школ, к каким бы партиям они ни принадлежали: левым, центристам или правым. Мало кому из этих господ удается избежать переплавки, в этом процессе люди теряют свою душу. А вот мнение, высказанное Ле Рантеком по поводу новоявленного трибунала: