— Реакция нашего уважаемого коллеги Шавеньяка и его друзей порадовала меня как гражданина и демократа, как поборника справедливости. Но мне думается, что в данном случае они преувеличивают значение, которое Ронсон вкладывал в свои слова. Когда наш американский друг говорил о трибунале предприятия, я думаю, он имел в виду дисциплинарный суд или, если, к несчастью, обличитель занимает в нашей фирме высокую должность, суд чести. Поэтому, дорогие коллеги, я советую вам умерить ваши чувства. Если у Берни Ронсона создастся впечатление, что некоторые из нас неправильно понимают его или настроены против него, это усложнит наше положение. Оно и без того достаточно сложно. Добавлю еще, что если принять во внимание выражения, употребленные нашим другом Шавеньяком, то его выступление можно расценить как серьезный выпад против методов управления, принятых у нас на предприятии, и целей, которые оно себе ставит. Мы все хорошо знаем нашего коллегу и понимаем, что в его словах есть известная доля преувеличения, и он сам это сознает. Ведь он известен как горячий поборник интересов нашего общества, верный его защитник. Итак, я предлагаю признать, что, кроме суда божьего и суда, законно и свободно установленного людьми, нет никакого другого суда. Что же касается меня, то я лично готов участвовать в суде чести или дисциплинарном совете, который привлечет к ответу того, кто недопустимо нарушил работу нашего предприятия. В этом нет ничего дурного, никакого нарушения закона, никакого оскорбления чести сотрудников главного штаба. И наконец, хочу напомнить вам, что дисциплинарный суд ставит себе целью не только осуждать, но также и оправдывать или находить смягчающие обстоятельства. И меня радует, что наши коллеги, такие, как Шавеньяк, Самюэрю, Порталь и наш дорогой директор по проблемам человеческих взаимоотношений, участвуя в подобном суде, будут настаивать на умеренности приговора. Таким образом, вынесенное судом решение будет, я надеюсь, справедливым.
Шавеньяк и его друзья согласились с мнением Ле Рантека. Я был с ним не согласен, но предвидел, что в скором времени мне понадобятся все силы, чтобы защищать себя самого, и не хотел прежде времени бросаться в бой. Остается сказать, что дебаты, происходившие в тот день в «Гулиме», прекрасно отражали психологию административных деятелей главного штаба того времени. Их участники сознавали, какие опасности угрожают свободам в мире, основанном на производстве, сбыте и прибыли, но они не находили в себе решимости довести до конца свой анализ. До последней минуты они надеялись, что будет сохранен какой-то минимум нравственности. Именно эта разрушительная психология привела к тому, что мыслящие, но погрязшие в эгоизме политические деятели открыли дорогу к власти фашистам. А фашисты, завладев рычагами управления, стали угнетать их. Сколько христианских демократов и прочих деятелей пожалели впоследствии, что пошли на сделку с этими затянутыми в мундиры предателями! Но хныкать было поздно. Вместо того чтобы потребовать встречи с американским представителем и заставить его объясниться, а в случае отказа немедленно подать в отставку, Шавеньяк и его друзья поспешили успокоить свою совесть, заявив, что идея создания трибунала на предприятии просто абсурдна и достаточно было выступить представителю администрации штаба из числа так называемых «левых», чтобы их похвальная инициатива дала осечку. Итак, покончив с этим вопросом, мы перешли к подготовке второго ночного похода. Слово взял Аберо: