— Конечно, — сказал невозмутимый Ронсон, — но дело в том, что эта трещина увеличивается. Что вы об этом думаете, мсье Рустэв?
Подобное обращение очень много говорило каждому, кто умел разбираться в языке предприятий того времени, полном намеков и умолчаний. Все мы, собравшиеся в кабинете, — старые волки, понаторевшие в интригах, — имели на это хороший нюх. Зять Габриэля Антемеса, этот мужлан, вновь приобретал вес, о котором, быть может, уже и не мечтал. Человек ловкий, он решил не злоупотреблять положением, однако его ответ, притворно скромный, таил в себе угрозу.
— Даю слово, это очень серьезная проблема, — проворчал он, — и конечно же, мне ничего не сообщили; чтобы ответить, следовало заранее изучить вопрос, беспристрастно измерить трещину и посоветоваться с экспертами. Не скрою от вас, — заключил он, — на мой взгляд, трещина гораздо важнее, чем эти чертовы свитки и нелепые похороны, которые готовят несчастному Арангрюду, хотя, поверьте, я сожалею обо всем не меньше вас, а может, и больше.
Это был хитрый ход. С быстротой молнии Рустэв уловил предостережение Ронсона. Он понял, что американцев начинает раздражать суета вокруг смерти сотрудника и появления свитков. И он поддержал их тайное недовольство, заявив, что трещина вызывает куда больше тревоги, чем все эти истории, похожие на бабушкины сказки.
Мастерфайс одобрил точку зрения Рустэва, заметив сухо:
— Я согласен с вами, Андре, и думаю, что вы с Анри должны разделить обязанности: вы займетесь трещиной, а Анри — свитками и похоронами.
Такое распределение обязанностей не совсем устраивало Рустэва, и на этот раз он цинично воспользовался своим превосходством и предложил:
— Мне кажется, Анри не успеет справиться со свитками один. Я думаю, вместе мы могли бы скорее покончить со свитками и в то же время каждый из нас занялся бы своим делом: он — похоронами, я — сращиванием трещины.
— Верно! Срастить трещину! — радостно подхватил Мастерфайс. — Это именно то, что надо сделать. Что вы об этом думаете, Анри?
Рюмен, Сен-Раме и я молча, но настороженно слушали разговор этой троицы. Создалось нечто вроде коалиции: американцы и Рустэв; естественно, в противовес ей возникла другая, готовая дать им отпор: Рюмен, Сен-Раме и я. Сейчас, мне кажется, следует подчеркнуть, насколько поведение генерального директора было необычным для тех, кому приходилось с ним постоянно общаться. Небрежно подбрасывая пару игральных костей, он смотрел почти мечтательно и казался даже не равнодушным, а просто безмятежным. Его ответ Мастерфайсу был по меньшей мере неожиданным: