После этого Зойка запнулась и уже не смогла продолжать, хотя всего несколько минут назад радовалась, что ей попались такие простые вопросы.
На втором экзамене по истории повторилось то же самое. Если в своей родной маленькой школе перед знакомыми с детства лицами и учительницей она бойко рассказывала про петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» и его историческое значение, то здесь на нее нападала непонятная и обидная немота. Зойка открывала рот, как рыба, выброшенная из воды, и ничего не могла произнести. Ей казалось, что кто-то наскоро стер в ее голове все знания.
Еще через три дня она сидела в коридоре института и горько рыдала. Тройка и двойка никак не могли убедить экзаменаторов в том, что она достойна учиться дальше. Предстояло позорное возвращение домой. Она почти слышала злорадный голос мачехи: «Што, прыпёрлася, дурнiца? Толькi грошы змарнавала. А я табе казала! Не смяшыла б людзей! Калi Бог розумам не спагадзiу, дык i на кiрмашы ужо ня купiш».
Нет, возвращаться было никак нельзя. И от этого Зойка заплакала еще сильнее.
Неожиданно кто-то прикоснулся к ее плену.
«Что случилось, девушка? Почему вы плачете?» — перед ней стояла маленькая полненькая женщина, хорошо одетая, в перчатках и с блестящей черной сумочкой.
Зойка моментально выложила ей все свои огорчения и резоны.
«Я поняла, — кивнула женщина. — Меня зовут Капитолина Егоровна. Скажите, вы умеете работать по дому? Мне как раз нужна хорошая работница. Я буду вам платить. И жить вы будете у нас. А на следующий год, хорошенько подготовившись, можете поступать снова».
Зойка тогда готова была расцеловать эту прекрасную женщину. Все так сразу хорошо устроилось.
А вот хорошо ли в самом деле?
Только потом она узнала, что это жена ректора и что она любила подыскивать себе каждый год вот такую же деревенскую дурочку.
За три года каторжной работы Зойка забыла даже то, что знала. Да и обленилась по части учебы. Не стала больше поступать. А в 64 году Капитолина сказала ей, что есть другие люди, готовые платить ей за работу. Так Зойка попала к Фифе.
…Зойка задернула шторы и легла.
Постепенно подкралась дремота. За последние годы она научилась спать чутко — Фифа могла разбудить и в полночь, и в три утра. Особенно перед самым инсультом. В карты, к примеру, поиграть. Увлеклась на старости лет. Как же проклинала Зойка эти заполночные игры, а еще больше разговоры бесконечные. И где она бывала на гастролях, и кто с кем в театре ссорился, и кто на кого доносы строчил. Сидела Зойка с ней, зевала до ломоты в челюсти, не различала, где валеты, где дамы, а сидела. И не сказать, что боялась (особенно когда переехала в ее квартиру), просто Фифа всегда умела настоять на своем: Не мытьем, так катаньем. Да еще как вздернет головой с тщательно уложенными и слегка подкрашенными седыми волосами, глазами своими зыркнет, вот тут и жди словечка меткого, едкого и колючего. Ни встать, ни сесть после этого. А уж как она по поводу первенца Зойкиного прохаживалась, маленького Мишки! Даром что машину к роддому прислала да разных пеленок-распашонок надарила. Только цена этим подаркам — слезы тайные и горючие, которые пришлось пролить после слов ее злых, обидных — и про шалаву подзаборную, и про самку похотливую. Вот этого Фифе Зоя не простит никогда. Знала Зойкины слабости, тем и держать могла. Ну, Мишка — ладно. А младшенькая Анютка, самая любимая, ласковая и непоседливая! Это же Фифа потом Анютку разбаловала конфетами дорогими и игрушками. В Сочи с собой брала. Из-за границы одежду привозила. Жизнь красивую показывала. Где теперь Анютка? Вонючая, с синяками на роже по рукам у бомжей ходит, в мусорках бутылки собирает. Тьфу! Век бы паскуду не видеть! И сынок! Сынок-то не лучше. «У нас с тобой, мама, несовместимые характеры», — во как вывернул!