— Ну что же ты стоишь? Садись! Сейчас поужинаем. Здесь, надо заметить, прекрасная кухня. Много всякой зелени, как любит наша Ирочка.
— Она, как коза, от листика салата никогда не откажется! — добавил Олежек и тут же получил несильный толчок Ирининым локтем.
Знакомые «семейные» подначивания. Раньше Тимофея забавляла их нарочитая враждебность друг к другу, за которой скрывалось нечто почти братское. Может, потому что Ира и Олег были очень похожи друг на друга. Оба красивы, честолюбивы, эгоистичны до мозга костей и всегда знали, чего желать от жизни. Было ли между ними что-то большее, Тимофей не знал, но усомнился бы, расскажи ему кто-нибудь об их бурном и продолжительном романе. Для этого они были слишком одинаковыми, как однополюсные стороны магнитов.
Старик заказывал блюда сам. Его тихая, но непреклонная воля походила на разудалый диктат русского помещика и касалась всего на свете. Особенно еды. Он был заранее уверен, что человек рядом с ним понятия не имеет, что с чем есть и чем запивать. Он вполне мог бы сыграть профессора Преображенского за столом: «Доктор Борменталь, умоляю вас, мгновенно съесть эту штучку, и если вы скажете, что это плохо, я ваш кровный враг на всю жизнь».
Но если профессор вызывал симпатию и уважение, то к Старику Тимофей давно утратил эти чувства.
— Ну вот и славно! — разыгрывал радостного хозяина Старик. — Как в наши лучшие времена. В последний раз мы, помнится, обедали вместе в том чудном кафе на проспекте Витторио-Эмануэле II в Милане. Мы тогда отведали чудесную кассаолу и желтое ризотто с шафраном. Боже, что за кухня у этих итальянцев! Удивительно! И что за времена у нас были! Хорошие времена. Как сказал Терье, счастливой жизни нет, есть счастливые дни. И я с ним полностью согласен. Счастье, други мои, зыбко и почти нереально. Оно не есть «всегда». Оно есть «здесь и сейчас».
— Вы позвали меня только для того, чтобы дать определение счастью? — прервал его Тимофей.
— Мы позвали тебя потому, что ты не последний человек в нашей команде и…
— НАШЕЙ команды больше нет. Кажется, я объяснил вам это три года назад. Ее нет и не будет.
— Тимон, ты бы нас не расстраивал, а? — лениво произнес Олежек, отпивая воду из бокала.
— А то что?
— Стоп, мальчики! — воскликнул Старик, подняв руки. — Не будем портить себе аппетит ненужными словами. Ненужные слова лучше приберечь для подворотни. Там они в самый раз. Но не здесь, за этим прекрасным столом в центре замечательного города, среди блестящей и подающей, смею предполагать, надежды молодежи. Мне, безнадежному старику, приятно такое окружение. Вне зависимости от обстоятельств, которые нас здесь собрали. О них поговорим позже. А сейчас отдадим должное здешним поварам. К слову сказать, Минск, насколько я успел убедиться, не уступает в гастрономических предложениях лучшим европейским кухням. Приятно найти в этой стране кусочек европейского шарма. В убогом иногда обрамлении, но все же. Гостиницы тут ужасные — что правда, то правда, но кухня, дамы и господа… м-м! Кстати о еде. Говорят, католики хотят исключить чревоугодие из списка смертных грехов. Разумно! Очень разумно с их стороны. У иных нет в жизни большей радости и отдохновения от серости жизни, чем вкусная и приятная для глаза пища. И разве не за столом решались и решаются самые важные вопросы? Разве есть что-то более приятственное для души, чем желание разделить хлеб с ближним? Пища — это не просто энергия для тела. Это, хорошие мои, эстетика общения. Религия жизни, если можно так выразиться. Мы приносим жертвы богам этой религии но многу раз в день, получая при этом истинное наслаждение в сытости и довольстве. В ней ни скуки, ни нудных нравоучений, ни тяжких обрядов с нелепыми условностями. Все в ней подчинено истинной красоте, дарованной нам природой, и практической пользе. Истинной пользе, смею добавить. Так что кушайте, мои дорогие, и наслаждайтесь общением с божественным!