— Эй, чудила, ты меня слышишь? — приставал он к Тимофею на работе. — Хочешь, я тебе отдам пять баксов, только скажи, чего ты с этой пакостью сделал?!
— Я их приготовил с соевым соусом по старинному тайскому рецепту и устроил праздник желудку, — ответил втайне потешавшийся Тимофей.
— Сверху даю еще пять. Десять баксов!
— У них вкус креветок, надо заметить…
— Меня не вырвет, не надейся. Мое последнее предложение — двадцать баксов!
— Эта загадка уйдет вместе со мной в могилу.
— С тобой все ясно. У мальчика взыграло детство, — проговорил недовольно Митек.
Двадцать баксов! За работу, приносившую Тимофею когда-то не меньше двух-трех кусков в тех же зеленых бумажках. Как ужасно упали цены за три года!
— Кстати, — прошептал Тимофей, потому что Инесса Михайловна за соседним столом уже навострила ушки, — я завтра собираюсь сачкануть. Прикроешь меня?
— Ладно, неблагодарный. Отмажу тебя в очередной раз. Но с тебя упаковка пива. Компенсация за слюну, которой меня завтра обрызгает наш Кузя. И вообще должен я знать, за что страдаю?
— Должен, должен, но знать тебе все равно не обязательно. Будешь спать лучше.
— Вот чего нет, того нет. О тебе ведь, паршивце, думаю.
— Только не это! — хихикнул Тимофей.
— Не в том смысле, извращенец! Мне твоя скрытность покоя не дает.
— Да неужели? — притворно изумился Тимофей, отворачиваясь к экрану компьютера.
— Кстати, вот куда ты дел свою Майю? У вас что, уже завяли помидоры?
— Скукожились — будет вернее.
— И я узнаю об этом последним? Понимаю, тебе сейчас плохо. Ты можешь поплакаться у меня на груди. Потом. Не на людях.
— Во-первых, обойдусь как-нибудь без твоей груди. Во-вторых, слишком много говоришь, Митек.
— «Птица Говорун отличается умом и сообразительностью. Умом и сообразительностью». Истина, подтвержденная временем. Можешь поделиться со мной всеми интимными подробностями, и они уйдут вместе со мной в могилу.
— Боюсь, ты уйдешь в могилу раньше, чем я поделюсь.
— Все понял. Я же воспитанный мальчик. Только разреши сделать последнее предложение. Предлагаю двадцать пять баксов за историю о тараканах! Двадцать пять!
— Дать тебе еще один рецепт?
— Да пошел ты!
Тимофей почти видел, каким был Димка в детстве, — маленький головастик с непропорционально большими ушами, сопливый, с открытым из-за аденоидов ртом, наглый и оттого смелый. Старшие дети его наверняка часто колотили. Смущало ли его это? Ничуть. Он хохотал в лицо обидчикам и раз за разом повторял оскорбления, за которые его били. Его тормошили, а он давился от хохота, визжа, к примеру, как полоумная свинка на весь двор: «А Сашка навонял! Я все слышал! Сашка навонял!». И никто не мог бы заткнуть ему рот, потому что затыкающие руки он предпочитал слюнявить. Наглость, говорят, — второе счастье. Дима был тому лишним подтверждением. И если ситуация осложнится, Тимофей знал, на кого можно положиться, несмотря на противоречивость Димкиного характера.