— Ты так плохо о ней думаешь? А между тем ты ей нравишься, — как бы невзначай сообщила она.
— Неужели? В таком случае у нее странная манера выражать свои симпатии.
— Тебе лучше знать, какие у нее манеры. И не напрягайся ты так, — потормошила его Кристина. — Мы с ней обо всем договорились.
— О чем договорились? — нахмурился он.
— О том, о сем.
— Поподробнее, пожалуйста.
— Это останется между нами.
Тимофей остановился посреди тротуара и прижал ее к себе, крепко обхватив сзади.
— Вот как! Снова тайны.
— Это невинные тайны. Не беспокойся.
— Когда меня просят не беспокоиться, я понимаю, что для беспокойства есть все основания.
— Какой ты, оказывается, нервный, — укоризненно покачала она головой. — Впрочем, я не удивлена, потому что двойная жизнь никого не умиротворяет.
— Злой намек на моего клоуна Тему? — пытливо приподнял бровь Тимофей.
— Может быть. Кстати, ты мне о нем так и не рассказал.
— Рассказать?
— Конечно. Мне же интересно знать, почему он появился. Или в нашем детском саду был его дебют?
Взявшись за руки, перешли через дорогу к ярко освещенному парку. Ветер играл с опавшими листьями у них под ногами.
— Нет, дебют Темы случился много лет назад, — сказал он, — когда я еще в школе учился. Кажется, в третьем классе. Правда, тогда это была простая кукла, которую надевают на руку, как перчатку. Эту куклу мне подарили на день рождения. Я устраивал с ней для двоюродной сестры и ее подруг целые спектакли. Выдумывал какие-то стишки, сказки, веселые истории. А потом, набравшись смелости, заявился в ближайший детский сад со своим Темой и попросил у воспитательниц разрешения выступить перед детьми. Не помню уже, успешно выступил там или нет, но приходил я туда несколько раз. Мне это понравилось. Потом кукла истрепалась. Да и вырос я. Пацан все-таки.
— А как получилось, что он появился теперь?
— Наверное, снова захотелось в детство, — усмехнулся Тимофей. — Вокруг все стало слишком серьезным. Каждый день я терял связь с тем, что было мне когда-то дорого, с тем, что я считал правильным. Как тебе объяснить? Я не знаю… Это как безнадега. Когда ничего вроде бы не можешь уже изменить. Как вокруг себя, так и в себе. Когда ничему уже не удивляешься. Ничему не веришь. Ни о ком не думаешь. Понимаешь?
Понимала ли она его? Как никого и никогда до этого!
Невыразимая, бесконечно теплая симпатия возникла в душе Кристины. Искренность его подкупала. А откровенная, почти детская растерянность вызывала томительное ощущение счастья. В нем она все чаще видела отражение собственных страхов, надежд и желаний.