— А если уж говорить совсем начистоту, то у одного моего друга была дочь, — продолжил Тимофей. — Она серьезно болела с самого рождения. Друг позвонил мне однажды и попросил помочь. Нужны были деньги на сложную и дорогостоящую операцию. Даже счет благотворительный открыли. Но на счет почти ничего не поступило. Я тогда работал за границей и был знаком с, скажем так, очень денежными людьми. В расчете на них я пообещал другу помощь.
— И что случилось? — спросила Кристина, останавливаясь.
— Я приехал сюда, в Минск. Встретился с ним и обнадежил его, недоумок.
— Почему же ты недоумок?
— Потому что несмотря на высокое мнение о своем уме я оказался не умнее самого последнего дебила. Оказалось, я совсем не знал тех, кого уважал, кому верил. Я не знал ничего о мире, в котором жил. И чтобы понять это, понадобилась беда. Беда, случившаяся даже не со мной, а с маленькой девочкой, уже лежавшей в хосписе. Близкий мне человек, который МОГ дать деньги, но узнав, зачем они мне нужны, сказал только одну фразу. Одну чертову фразу, которая все во мне перевернула: «Прежде чем советоваться с прихотью, посоветуйся со своим кошельком»1. Сказал назидательно, как капризному ребенку, потребовавшему дорогой подарок ко дню рождения. Сказал значительно, весомо, с полным сознанием собственной правоты, подтвержденной словами умных мертвецов, умевших выдумывать и оставлять после себя трескучие афоризмы. И тут я увидел, каким могу стать, если не остановлюсь. В какую каменную задницу превращусь, если продолжу жить в окружении этого человека, и никакие пинки не смогут выбить из меня глупое убеждение в собственной непогрешимости. Но хуже всего было то, что мне пришлось потом говорить со своим другом. Я вынужден был гаденько оправдывать свое отступление, лепетать что-то про обстоятельства, про людей, которые не оправдали моих надежд, и одновременно чувствовать его еле скрытое презрение, его болезненно-нетерпеливое желание избавить меня и себя от объяснений. Если бы у него возникло желание разбить мне морду каким-нибудь тяжелым предметом, я не стал бы сопротивляться. Данная и тут же отнятая надежда стоит гораздо дороже. У надежды свои права, которые никто не может нарушать безнаказанно. Я их нарушил. По своей вине или нет — не важно. Не важно…
Тимофей отвернулся.
— А что стало с девочкой? — тихо спросила Кристина, настойчиво поворачивая его к себе.
— Умерла. А я продолжал приходить в больницу. Как клоун Тема. Он возник неожиданно для меня самого и уже не захотел никуда исчезать. Он у меня — личность. Смелее, чем я. Остроумнее. Веселее. Внимательнее. Добрее. Клоун, а не я, сумел заставить забыть про боль, вынудить губы растянуться в улыбке, заискриться глаза. А по ходу дела вдруг оказалось, что клоун Тема нужен не только дочери моего друга. Он был нужен другим. В том числе и мне самому. Вот такой он — клоун Тема.