Никола осторожно прощупал левое плечо самаринского мундира, нашел утолщение. Достал нож и осторожно вспорол нащупанное место. Выдавил из пакли, сунутой портными под материю, два золотых кружочка.
Пока хватит.
Никола прошел по темному трюму до люка на палубу, поднялся по лестнице и заорал:
– Боцман!
Медленным шагом подошел боцман:
– Напарник – больной, – сказал Никола по-русски. По-немецки добавил: – Кранкен.
Ему приходилось батрачить в рижских окрестностях, он кое-как мог говорить на прибалтийских наречиях.
Боцман спустился в трюм. Ощупал бездвижного Самарина.
– Рому дай, – сказал Никола, – рому и пожрать.
Пожрать Никола изобразил, как обычно изображают. И увидел, что боцман перекладывает ручку корабельного фонаря из правой руки – в левую. Сейчас ударит. Никола вздохнул, вытянул вперед ладонь, на которой лежал желтый кружок монеты.
Боцман от удивления потопал ногами, хлюпая трюмной водой.
Взял монету, взвесил в ладони, куснул. Потом сунул фонарь Николе – подержать. Судно качало, Николе самому надо было держаться. Он взял и поставил фонарь на бочки, накрепко принайтованые в носу шхуны и накрытые досками и мокрой тканью.
И тут же получил от боцмана кулаком в лоб.
– Порох! – прошипел боцман, ухватывая фонарь с бочек. – Хальт, хальт!
И поднялся наверх, на палубу.
«Хальт» – это, наверное, «ждать».
И точно, через время боцман снова спустился в трюм с бутылкой, до половины заполненной желтой жидкостью. Еще он принес два матросских сухаря и кусок соленого бочкового сала.
Никола тут же вытащил пробку из бутылки и глотнул прямо из горлышка. Ром он пробовал, и не раз, поэтому обрадовался, что боцман его не обманул. Потом укусил матросский сухарь и сломал зуб. Боцман вырвал сухарь из рук Николы, пополоскал его в воде и снова подал. Никола зажмурил глаза от обиды и от отчаянного желания воткнуть нож в толстый живот боцмана.
Он подождал, пока англичанин поднимется из трюма, и только тогда стал потихоньку вливать ром в сухой рот Самарина. Влил пять глотков, больше не успел. В трюм скатились два матроса, свирепо ругаясь, отобрали бутылку у Николы, выпили ее и ухватились за ручки помпы. Та заскрипела, и руганью заскрипели моряки.
Никола Сужин догадался, что ругают их с Самариным.
* * *
Когда показалось солнце, Макар разбудил Молодшего Ерошку.
– Лезь на сосну, сымай стяг. Уходить будем.
Тут же от голосов у костра проснулся и Хлыст.
– Да, надобно уходить, – подтвердил он. – Не дразни гусей, если гуси чужие. Ведь их убивать придется.
За половину часа покидали имущество с берега на бриг, Ерошка сбросил с мачты березку и привязал там стяг с изображением Спасителя.