Следовало попрощаться с королем тоже задушевно, ласково. По-угорски.
– Коган Батори, – развернулся к Стефану Осип, – а река Угра до сих пор в своих берегах. Не обмелела. Каждую весну в нее стерлядь с Волги заходит, на нерест…
Король польский Стефан Баторий с особым горловым взвизгом древних кочевников ударил камчой своего аргамака и понесся к городу Полоцку, не разбирая, где люди, а где безлюдье.
После Варшавы на одного человека в Непеевом посольском списке стало меньше. Самый молодой из посольских, боярский сын Шемонаихин, имевший статус «обслуга за все», получил от Осипа сто чешских талеров и двух коней. И свирепый приказ – хоть на одной ноге, но доспеть к царю Ивану Васильевичу с вестью, что Стефан Баторий начал свою игру среди королей да императоров Европы, и этим летом войны с царем не начнет. Так, по кустам постреляет, да погоняет солдат, чтобы не зажирели.
Через две недели, к началу масленицы, получив этот доклад, царь Иван один пошел в Успенский собор и всю ночь, до заутреней, молился так истово, что вся Москва всполошилась. После таких царских молений на Болото выкатывали пеньки с мясницкими топорами – рубить всех к ляду!
А Иван Васильевич вышел из собора при восходе солнца чистый, просветленный, будто святой водой умытый. Народ возрадовался.
Зашедши в палаты, царь вызвал командира наемных немецких рейтаров Ганса Штеттина и велел завтрашним днем всех населенцев городка Юдино гнать в чем есть по реке Оке к Волге, к ногаям. Там сволоту продать кочевым нехристям, не торгуясь, а деньги ногайские – пропить рейтарам на масляничном гулянии.
Ганс Штеттин ухмыльнулся и пошел выполнять, да царь остановил:
– А городок Юдино прямо при его населенцах поджечь. Чтобы торопились собираться. И объявить местным людям домодедовской волости – кому эту жженую землю надо, пусть себе прибирают!
Иван Васильевич потому и был Царь, что умел безоглядно и бессердечно заметать следы своих тайных дел.
* * *
К городу Лондону послы приплыли по реке Темзе, приплыли вечером, за час до закрытия портерных заведений, до первой стражи. Капитан скотовозного судна, которое посольские зафрахтовали во Франции, на пристани Дувра, скоренько согнал на берег все шесть посольских возков, двадцать лошадей и отошел от берега на середину реки. Поставил косой парус и, подгоняемый течением, мигом скрылся за поворотами извилистой Темзы. Торопился человек в родную Францию…
Ричардсон что-то крикнул. Тут же из доковых щелей повылазили оборванные люди, запрягли лошадей в три капитановы повозки, сели на облучки вместо кучеров и погнали в город.