Это воскресное утро выдалось солнечным, но на душе у Светы не было так солнечно.
— На второй день-то пойдете? — спросила мать.
— А чего там делать? — ухмыльнулся Саша. — Нам вчерашнего хватило…
Света отложила вилку, которой ковыряла остывшую картошку, и тихо сказала:
— Я хочу, чтобы ты ушел. Совсем.
Мать испуганно посмотрела на дочь, потом перевела робкий взгляд на зятя. В ее глазах светилось любопытство.
— Не понял, — проговорил Саша, поставив кружку с чаем на стол.
— Мы больше не будем жить вместе. Теперь понял? Знать тебя больше не желаю. Если не уйдешь ты, уйду я.
— Дети, дети… Да что же это такое! — залепетала мать, внутренне поддерживая дочь, но смертельно боясь высказать эту поддержку при зяте.
— И куда же ты пойдешь? — зло усмехнулся Саша, не обращая внимания на тещу.
— Куда угодно, лишь бы твою рожу больше не видеть.
В один миг вся посуда со стола была сметена на пол. Он ринулся к Свете, но успел только сорвать с нее косынку. Света бросилась вон из дому, к курятнику. Саша устремился за ней, но поскользнулся босой ногой на недоеденной яичнице. Да еще теща с воем схватила его за трико и сама упала на колени.
— Сашечка, зайка, что ты делаешь?! Ой, людцы, ратуйте! Ратуйте, родненькие!
Саша вырвался в тот момент, когда Света юркнула в низкую дверь курятника и заперлась изнутри на крючок. Всю жизнь она недоумевала, почему отец приделал крючок в курятнике, а он на все ее вопросы только смеялся и отвечал: «Чтобы куры на ночь запирались от чужих петухов». Дверь и стены у этого сооружения были крепкими, надежными, сделанными на совесть (по другому отец не мог).
В щелочку Света увидела, как из дому выскочил муж, и тут же страх вжал ее в бревенчатую стену, сдавил грудь железным обручем, заставил сердце бешено колотиться в груди.
Света слышала, как в доме вопила мать, а потом увидела, что щель закрыла тень.
— Светка, открывай, дурочка! Слышишь?
Он тщетно пытался разглядеть ее в узком окошке.
— Выходи, поговорим, елы-палы! — Саша грохнул кулаком в дверь. — Слышишь, что говорю, сука?! Ты меня знаешь! Спалю все нахрен!
Из дому, рыдая и заламывая руки, выскочила простоволосая мать. Она схватила его за майку и стала с силой, ей не свойственной, оттаскивать его от курятника.
— Спалю! И тебя, и ее спалю! — рычал Саша, совершенно теряя рассудок от злости. — Пусти, старая! Прибью! Обеих прибью! Видеть она меня не хочет! Да я тебе шею сверну, курва! Уйдет она! От меня только на тот свет, поняла?! Да пусти ты, кобыла старая!
Он отшвырнул тещу на грядку с клубникой.
— Ой, люди добрые! — заголосила Галина Дмитриевна, отползая прочь. — Ратуйте, убивают!