Пассажиры этого летающего серебристого гроба тоже следят за ней, подумала Джинни, встретившись взглядом с решительного вида дамой в безвкусном платье. Она смотрела на Джинни так пристально, что не было никаких сомнений: она догадалась, что Джинни уже порвала все узы, связывающие ее с нормальной жизнью. Кто из участниц ассамблеи домохозяек, с шумом рассевшихся по своим местам, потребует парашют, чтобы спуститься прямо в торговый центр Нью-Джерси? В чьей хозяйственной сумке лежит бомба, завернутая в невинную обертку от подарочного набора или спрятанная в коробку из-под соуса к спагетти? Джинни частенько думала, что ей следовало бы самой протащить на борт бомбу, потому что вероятность того, что в самолете найдется еще одна такая психопатка, очень мала.
Джинни подозревала, что они все следят друг за другом, как домохозяйки в очереди у мясного прилавка в супермаркете.
Что ж, по крайней мере, до сих пор она благополучно летала в самолетах, напомнила себе Джинни. Не то что мать, которая из страха умереть среди чужих («Это так вульгарно, Джинни!») за последние несколько лет почти не выходила из дома. Что чувствует она теперь, истекая кровью, как перезрелый помидор, среди чужих людей в больнице? «Нарушение кровообращения» — так назвала ее болезнь миссис Янси в своем письме, приглашая Джинни побыть с матерью, пока она съездит к Земле обетованной. «Ничего серьезного», — уверяла она в письме. Мать считала, что скоро выйдет из больницы. Но если это так, почему она вообще легла туда — с ее-то ненавистью к подобным местам? И почему, прекрасно зная, что в последние годы Джинни и мать относились друг к другу не лучше, чем Моисей и фараон, она просит Джинни приехать?
Прежде чем совсем отказаться от полетов, мать регулярно совершала деловые поездки. Майор рассуждал так: если они будут летать на разных самолетах, то в случае гибели одного другой останется на земле и продолжит семейные дела.
— Ты не боишься, что один из твоих чемоданов улетит в Де Мойн? — спросила как-то под вечер Джинни, провожая мать в аэропорт, чтобы успеть на рейс, которым всегда летал майор. Они ехали в огромном черном «мерседесе». Мать очень любила этот автомобиль, и Джинни подозревала, что она «тренируется»: он напоминает ей катафалк.
— Не спрашивай меня. Спроси отца. — Мать закрыла глаза в предвкушении аварии от того, что Джинни заговорила при таком скоплении машин. Мать всегда говорила эти слова, если предмет разговора казался ей не стоящим внимания, и даже когда отец умер, она не изменила своей привычке.
— Сама не знаю, зачем мне все это нужно, — пробормотала она. — Мне будет незачем жить, если папин самолет разобьется.