Смолк. С тех пор не на столе портрет,
Жизнь его, как друг, воображаю…
Плечи кутаешь ты зябко в плед,
Молча за тобою наблюдаю.
Как осунулась ты в свой черед,
Выходила и сама свалилась…
Но какой же отдых, если жжет
Пламя Духа? А кругом застылость
Дней послевоенных и пейзаж,
Все равно какой. Сегодня — пляж.
Холода не зимние, на юге:
Целый год — и лето, и весна,
Так что жизнь в ее годичном круге
Сглажена, умиротворена.
Бабье лето (лето San-Martino)
Длительно. Для перелетных птиц
Здесь почти конец дороги длинной.
Может быть, из северных столиц
Эти ласточки? В широком кресле
Выздоравливающая. Есть ли
Что-нибудь прозрачней и нежней
Обескровленной руки? Слабее
Горестных улыбок? Сколько в ней
Детского, когда на длинной шее
Никнет утомленно голова.
Потянуло тепловатым паром
И лимонами едва-едва,
Но и пережитого кошмаром:
Ты полулежишь, а я стою
Рядом и читаю жизнь мою.
Как не плакать, вспомнив эту фразу.
Да за все, за все расплата есть!
Отчего мы узнаем не сразу,
Что такое воля, долг и честь?
Воля — ни уступки, ни подделки…
Долг — не паника и не совет
Разума увертливый и мелкий,
Честь — не имени, не эполет,
Но души, того ее закала,
Чью возможность ты мне доказала.
Только жребий на земле сердец
Даже не великих, величайших:
Слушая не то, что шепчет льстец,
Помнить все до черточек мельчайших,
Знать, что даже избранный предаст,
Что повсюду кроется измена
И…спасать…могильный виден пласт
Каждому и совести геенна
Из того земного далека,
Где религиозная тоска.
Раньше чем пошли путем кровавым
(Лишь вторым пока еще) войска,
Ты меня иным, незримо правым,
Повела… Народы и века
Заинтересованы в исходе
И такой войны. Ее ведут
Многие (премного и пародий).
Только дни победы настают
Не для малой радости непрочной
Лишь в беде и только в час урочный.
«Без меня что у тебя в груди?
Ни любви, ни муки… Ветер свищет.
Сам свою судьбу опереди.
Близ меня она тебя не сыщет.
Если от тебя я отойду,
Собственной твоей не хватит силы
Новую предотвратить беду».
Человек — подобие могилы.
Кто мне это говорит? Она?
Или Он с моей печали дна?
Ты не спишь, безмолвствуя часами,
Рядом на кровати, на другой,
И не только столик между нами —
Грех и мой, и — глубже — мировой…
Снова плод убийственный надкушен
(Не последний и не первый раз),
И опять кощунственно нарушен
Духа (вседержителя) приказ,
Чтобы снова ночью гефсиманской
Смысл раскрылся жертвы христианской.
Что же постояло за меня?
Сила исповеди неприкрытой…
И опять мы рядом, но стеня:
Прощено, да только не забыто.
И пока, безмолвствуя, не спит
Одинокая моя подруга,
Вижу Мефистофеля — Лилит
Взором, потемневшим от испуга.
Вижу тайну Евы: тень ее,