Океан времени (Оцуп) - страница 27

На первую страницу

1922

«Лови. Лови! и вороная в мыле…»

Лови. Лови! и вороная в мыле.
Под деревом зевака с узелком.
В канаву человека повалили,
И кто-то в лоб ударил каблуком.
Мы с детства привыкаем и не плачем —
И Шиллер, и влюбленность, и закат,
А рядом эта сволочь над лежачим —
Подумав до же мир богат.
Вот и теперь — ни выстрела, ни стона,
Надолго ли — не знаю: ночь ясна.
Поля по обе стороны вагона,
И женщина с цветами у окна.

1922

«Как скоро мир преобразили…»

Как скоро мир преобразили,
Как равнодушно земля летит.
Немецкий философ в автомобиле
Вчера из-за угла убит.
Нам, уцелевшим от пожара
В самой неслыханной стране,
Какое нам дело. Вздыхай, гитара, —
Почитаем стихи, зайдём ко мне.
Но если ты поверишь Энею,
Ожесточённому в морях, —
Я всё ещё любить умею,
И я вздыхаю на пирах.
Люблю подруги синие очи,
Такой подруги, которой нет.
Люблю века, они короче
Наших невыносимых лет.
Играют в карты, льют в стаканы
Забвенье и зелёный сок.
Нева, поля и крест деревянный,
А там — Берлин и пуля в висок.

1922

«Канаты черные ослабь…»

Канаты черные ослабь,
И дрогнет пароход,
И элегическая рябь
Чуть освещенных вод.
Прощай, прощай! до фонарей
Во всю длину реки
Отплытие от дальних дней
Провозгласят гудки.
Не уставая винт стучит,
И Сена в дальних днях,
И пушки, мирные на вид,
На желтых берегах.
А в море ржавая заря,
И, ей наперерез,
Дредноут, похожий на угря,
И грохот до небес.
За это время шар земной
Прострелен до прорех,
Переменился голос твой
И чувства — так у всех.
Куда же мы? Туда, туда,
Не замедляйте ход.
Хочу подталкивать года
И этот пароход.

1922

«Мы передвинулись в веках…»

Мы передвинулись в веках
И по земному шару,
А женщина в одних чулках
Танцует под гитару.
Здесь горько пьют. Дымятся дни,
Как перед новым боем.
Весь день работают они,
А ночи пьют запоем.
Она его не веселит Раздетая такая,
Багровый человек сидит
И говорит икая:
«— Упала, покажите кто? —
Да нет, упала марка».
Приходят новые в пальто,
Накурено и жарко.

«Уж восемь лет земля пьяна…»

Уж восемь лет земля пьяна,
Тупеет понемногу,
Мы тоже выпили вина,
И пьяны, слава Богу.
И право нам легко понять,
Что так всегда на свете.
Что дети могут обвинять,
А мы уже не дети.

1922

«Вот барина оставили без шубы…»

Вот барина оставили без шубы,
«Жив, слава Богу», и побрел шажком.
Глаза слезятся, посинели губы,
Арбат — и пули свист за фонарем.
Опять Монмартр кичится кабаками:
— Мы победили, подивитесь нам.
И нищий немец на Курфюрстендаме
Юнцов и девок сводит по ночам.
Уже зевота заменяет вздохи,
Забыты все, убитые в бою.
Но поздний яд сомнительной эпохи
Еще не тронул молодость твою.
Твой стан печальной музыки нежнее,
Темны глаза, как уходящий день.
Следующая страница