"Аримана, — сказал доктор Штейнер, — я полностью устранил из Здания, также и в тех случаях, когда его образ появляется там; он присутствует у нас в доме машин, в котельной".
В течение 1916 года Эдит Марион перебралась в две большие, заново отстроенные мастерские в южной части столярной. Одна из них, очень высокая, предназначалась для модели группы в натуральную величину. Уже летом 1915 года была изготовлена первая полная модель (примерно двух метров высотой). По-видимому, это была прежде всего работа мисс Марион, хотя модели из пластилина и общие указания принадлежали доктору Штейнеру. Ряд пробных произведений свидетельствовал о том, скольких усилий стоила мисс Марион скульптура Представителя человечества.
Изготовление модели в натуральную величину было следующей громадной задачей. Она включала в себя сооружение помоста девятиметровой высоты, который мог бы выдержан, тяжелые массы пластилина, затем скалу из гипса для соединения отдельных фигур и наконец — бесконечно трудную работу по созданию моделей самих фигур. Несколько человек помогало мисс Марион. Надо было вчерне обработать гипсовую скалу, затем приготовить и замесить огромное количество особого пластилина. Помост был установлен благодаря добросовестности и самоотверженности молодого столяра Зондереггера, который вплоть до самой смерти посвящал Зданию все свои силы.
Несколько раз я помогала мисс Марион в качестве модели — лежа на лестнице, свесив голову вниз, а руку удерживая в положении руки Люцифера, цепляющегося за скалу. Благодаря этому мне предоставилась прекрасная возможность наблюдать за созданием группы в мастерской, как правило, строго охраняемой. Между бревнами помоста просматривались отдельные формы, напоминающие архитравы, но здесь они были напряженно сжатыми и выражали нечто существенное. Было удивительно, с какой силой и умением мисс Марион лепила отдельные фигуры. Один только центральный образ не желал для меня проясняться.
Пока доктор Штейнер совершал свои бесчисленные поездки по Германии, мисс Марион подготавливала работу для него. Но едва он возвращался и вновь начинал трудиться, словно буря разражалась в мастерской и все множество поверхностей и граней приходило в движение, вовлекалось в некое событие, выражающее сверхчеловеческую драму. Глаз больше не мог покоиться на самой прекрасной форме: он жил с ней одной жизнью, проходил сквозь нее — и сама форма исчезала, чтобы сделаться чистым движением, выражением, существом. Трагедия мировых существ — Люцифера и Аримана — противостояла здесь Богочеловеческому образу.