Понял, Юлонович, возвращаю все в исходное! — засуетился Ромишвили и принялся складывать консервы обратно в сумку. Но когда его рука коснулась кувшина с вином, ее перехватил Чхеидзе и потребовал:
— Отставить!
Ромишвили вопросительно посмотрел на Имерлидзе. Тот хмыкнул и назидательно сказал:
— Слушай старого капитана, Резо. В армии как говорят: не спеши выполнить первую команду, вторая ее отменит.
— Понял, Юлонович, открываю, — хихикнул Ромишвили и принялся ломать сургуч на горлышке кувшина.
В это время в кабинке появился официант с легкими закусками: пхали, аджикой, аджапсандалом, кучмачи и лобио. Чхеидзе пробежался по этому изобилию загоревшимся взглядом, плотоядно облизнул губы, и в его голосе зазвучали ностальгические нотки.
— Пхали?! Кучмачи?! Как дома побывал!
— Ну ты, Хвича, даешь! У тебя и тут все схвачено! — восхитился его проворством Калашвили.
— Ну, что я могу тебе сказать, Марлен, как говорится: это кто на что учился, — расплылся в довольной улыбке Имерлидзе и распорядился: — Резо, что-то в горле дырынчит, надо горло промочить. Наливай!
Ромишвили поднял кувшин и, напевая себе под нос:
— Расцветай под солнцем, Грузия моя, — стал разливать вино по бокалам.
— Резо, ты че, краев не видишь? Наливай по полному! — потребовал Чхеидзе.
— Зурик, у них, тыловиков, это профессиональное: недолив, недосып, недовес, — едко заметил Калашвили.
Имерлидзе пропустил колкость мимо ушей, поднял бокал и произнес тост:
— За земляков! Нас здесь мало, и мы должны поддерживать друг друга!
— Скоро и тех выкинут на улицу, — буркнул Чхеидзе и большими глотками осушил бокал до дна.
Это не осталось незамеченным Имерлидзе. Сделав удивленное лицо, он с недоумением посмотрел на пустой бокал, затем на Чхеидзе и не удержался от упрека:
— Зурик, обижаешь! Ты что, собрался уходить?
— Я-а? С чего ты взял? — удивился тот.
— Так бокал-то пустой.
— Э-э, Зурик, забываешь наши традиции, совсем уже русским стал, — поддакнул Ромишвили.
Чхеидзе поиграл желваками на скулах и, не поднимая головы, просипел:
— Наливай! Между первой и второй перерывчик небольшой.
— Погоди, погоди, Зурик! Тут не Иваны собрались, — осадил его Имерлидзе.
Чхеидзе промолчал и, уткнувшись в тарелку с аджапсандалом, принялся жевать. Какое-то время за столом были слышны стук вилок, ножей и довольные возгласы. Появление официанта, а точнее шашлыка, снова вызвало оживление в компании. Ромишвили склонился над огромным блюдом, заваленным румяным мясом, вдохнул вившийся над ним ароматный парок и, закрыв от удовольствия глаза, воскликнул:
— Вкуснятина, пальчики оближешь!