2
Шелушенков не стал ждать следующего дня и в тот же вечер, узнав о прибытии комиссии, отправился в гостиницу, то есть в специальный домик, отведенный для генералов и старших офицеров, приезжающих в армию из вышестоящих штабов.
Там он быстро отыскал Пустынина.
Они познакомились.
Федор Илларионович пригласил Шелушенкова в свою комнату.
— Я слышал о вас, товарищ полковник, — сказал майор осторожно. — До сих пор не понимаю, что же, собственно, произошло. Вас все ждали в полку, — соврал на всякий случай Шелушенков и выжидательно примолк: эти слова были его первым пробным камешком.
— А что? — Федор Илларионович изучающе посмотрел на майора и по выражению его лица понял, что этот человек по каким-то причинам сожалеет о случившемся прошлой осенью и, по-видимому, готов немедленно стать его, Пустынина, союзником. Не обладая, однако, излишней доверчивостью, Федор Илларионович переспросил: — Что вы хотели сказать, майор?
— Я хотел сказать, что генерал Чеботарев поступил тогда незаконно, — уже напрямик заговорил Шелушенков, — но только не знаю, почему он…
— Ну это его дело, — сказал Пустынин и даже зевнул, чтобы показать, как мало интересуется этим.
Шелушенков догадался, что надо переменить тему беседы, и спросил, любуясь новеньким кителем Пустынина и тремя нарядными ромбами на нем:
— Простите, товарищ полковник, вы что же, опять в Москве?
— Да, в Москве.
— И где же вы там?
— Работаю инспектором.
— А вот я еще совсем недавно служил в полку Лелюха, — сообщил Шелушенков, отлично понимая, что это сообщение не совсем приятно собеседнику и поэтому не может оставить его равнодушным.
— Вот как? — тихо вымолвил Федор Илларионович и опять притворно зевнул. — Ну а сейчас вы где?
Шелушенков стушевался.
— В резерве политотдела армии, — глухо сообщил он.
— Что так?
— Жду назначения. — Шелушенков промолчал. — Что ж, товарищ полковник, восемь лет хожу в майорах. Выше пропагандиста полка мне, вероятно, уже и не подняться. Вся надежда была на диссертацию, но ничего не вышло, — вдруг пожаловался он.
— А что случилось?
— Вернули из Военно-политической академии. Говорят, не годится — сплошная-де компиляция. А я столько труда положил, столько первоисточников перевернул. Ведь можно было указать на недостатки, я бы еще помозговал, доработал…
— Да, это действительно нехорошо, — посочувствовал Федор Илларионович. — Ну ничего, майор. Может быть, мне удастся помочь вашей беде. У меня в Ленинской[15] есть один знакомый профессор. Я поговорю с ним о вас. Вы только напомните при моем отъезде в Москву.
— Благодарю вас, товарищ полковник. Я…