— И давно здесь ваша власть?
— Скоро будет неделя. Ну, как насчет денег?
— Какой деньги?! — возмутился Бадма. — Смотри карман, смотри сумка, нету денег?
— Ты закрой хлебало и не тявкай! — Анархист ткнул наганом в живот Бадме. — Без тебя знаю, что денег с собой нет. Ты, — повернулся он к Серову, — пиши записки своим деревенским председателям. Прикажи собрать для нас монеты. Начнете кочевряжиться — шлепнем. Был у нас один уросливый, замолк навсегда.
— У тебя отец, мать есть? — спросил Серов.
— Ну есть… А что?
— Думаю, им стыдно, что ты такой дурак!.. От меня ты не получишь и щепотки табаку. И перестань пугать своим наганом. Игрушка эта опасная.
— Обожди же, ты у меня заговоришь иначе! — Анархист обвел взглядом толпу. — Оська, иди сюда, и ты, Гришка… Отведите их в кузницу и сторожите. Постой, Оська, пару слов тебе окажу.
Кузница стояла на задах. Это был сарай с земляным полом, усыпанным ржавой окалиной, с кучей железа в углу. От прогретой солнцем крыши несло жаром. Серову нестерпимо хотелось пить. Он попросил воды. Оська, одетый в солдатскую гимнастерку, шепнул что-то своему товарищу и ушел. Тот сел на порог, не опуская с Бадмы и Серова недоверчивых глаз. На нем были худые, стоптанные ичиги, холщовые, замызганные штаны и продранная на локтях рубаха. Это был тот самый Гришка, что стрелял в Бадму.
— Зачем ты, парень, связался с бандитами? — спросил Серов.
— Мы не бандиты. Мы за справедливость стоим.
Оська вернулся и поставил на наковальню запотевшую кринку с ботвиньей. В ней плавали мелко нарезанные перья зеленого лука.
— Пей, Бадма… Спасибо тебе, парень! — сказал Серов.
Бадма приложился губами к кринке, зажмурил от удовольствия глаза.
— Я тебя знаю, товарищ Серов, — сказал Оська.
— Откуда? — Василий Матвеевич взял из рук Бадмы кринку.
— Ты на митинге в гарнизоне творил. После того меня со службы, потому как один в семье работник, отпустили.
— Вот, значит, как? — удивился Серов, поставил кринку на наковальню. — Нет, я твой квас пить не буду. Хорош ты гусь, оказывается! Советская власть его отпустила землю пахать, а он на большой дороге промышляет. Доходней, что ли?
Серов встал, зашагал из угла в угол. Окалина хрустела под ногами, как сухие листья. Оська смущенно молчал, но потом сердито проговорил:
— А вы тоже хорошие! Налог за налогом. И на бедных и на богатых одинаково. А кто в Совете у нас был? Те же богачи. Они с радостью отдали власть Забалую. Был один мужик с характером, так его Забалуй ухлопал.
Серову стало душно в тесноте кузницы. Вот какой болью отзывается, сколько бед в себе таит малейшая недоработка.