Очки были не по глазам, Василий Матвеевич плохо видел сквозь выпуклые тускловатые стекла, то и дело снимал их и протирал. Навстречу ему по тротуару шли военные, по улице рысью скакали казаки.
В саду Василий Матвеевич сел на лавочку недалеко от входа. Закурил. Сад был пустынен. Листья на деревьях начали желтеть, осыпаться. Аллеи, видимо, давно не подметали. На сырой земле валялись обрывки газет, обертки из-под конфет, опавшие листья.
Никто не приходил. В семь часов Василий Матвеевич поднялся со скамейки. У входа из сада он посторонился, пропуская группу белогвардейских офицеров. Внезапно один из них остановился, воскликнул:
— Какая встреча! Здравствуйте, Василий Матвеевич!
Серов всмотрелся в лицо офицера. Беспокойные, бегающие глаза, приторно радостная улыбка.
— Стрежельбицкий? — спросил Василий Матвеевич, жалея, что не взял с собой револьвер.
— А вы меня не забыли! Приятно и, знаете, лестно. Господа, перед вами председатель Верхнеудинского Совдепа Серов. Собственной персоной. Придется его, господа, проводить, а то заблудится в незнакомом городе.
— Чего с ним таскаться. Отведи в угол и пришей…
— Что вы! Это вам не какая-нибудь мелкая сошка-мошка. Это фигура государственного масштаба.
— Мерзавец! — вложив в это слово все свое презрение, сказал Серов.
— Вы забываетесь, здесь не Совдеп! — Стрежельбицкий ударил Василия Матвеевича по лицу. Очки упали и хрустнули под сапогами у офицера.
Вокруг начала собираться толпа любопытных. Офицеры вывели Серова на улицу, подозвали извозчика и увезли в контрразведку.
Посадили его в подвал с единственным зарешеченным окном. Стены были покрыты вонючей слизью, под ногами хлюпала вода. В полночь дверь в подвале отворилась, со связкой ключей на ремне вошел бородатый казак с урядницкими погонами.
— Ну как, мил человек, хватера? — спросил он.
— Благодарю. Отличная «хватера», — усмехнулся Василий Матвеевич. — У вас закурить не найдется?
— Мы не курим, мил человек, вера не позволяет. Однако я могу тебе принести махры, спичек. — Казак ушел и в самом деле принес горсть самосада, клочок газеты в сальных пятнах и коробку спичек.
— В писании сказано: подай руку утопающему, даруй кусок хлеба голодающему. Про табак вроде там не прописано, но вы же все равно не люди, антихристы большаки, стало быть. Вам это зелье, может, пользительнее, чем хлебушко. А пришел я к тебе, мил человек, по делу. Пальтецо у тебя, приметил, доброе, часики навроде есть. Отдай, бога ради. Под утро тебя шлепнут и все другим достанется. А у меня службишка поганая, выгоды от нее нету никакой. Вчера студентик один сидел тут. Такая тужурка на нем ладная была. Моему Агапке как раз бы в пору. Не успел я с ним уговориться, студентика уцокали. Лежит на заднем дворе в одних подштанниках. У людей нынче совести нет. Человек еще тепленький, можно сказать, а они уже ободрали. Ты уж, мил человек, выручи меня. Ишь какое на тебе пальто. — Казак подошел к Василию Матвеевичу, пощупал руками полу пальто, увидел обитую подкладку, осуждающе покачал головой. — Хозяйка у вас незаботливая, давно починить надо было.