Потом и богиня, и комната, и боль, и темнота — все растворилось в черноте, которая была полной, и окончательной, и бесконечной.
* * *
Но всему приходит конец, даже бесконечности снов. И я просто умер во сне.
Серость осеннего рассвета заполняла комнату, и сырой, прохладный ветерок врывался в полуоткрытое окно. Я дрожал от холода и обнаружил, что был покрыт потом.
Было семь часов. И все же даже в семь часов, живой и при дневном свете, я испытывал желание закричать. Я зарылся лицом в подушку, и этот порыв изошел в тихих стонах, слышимых только моему внутреннему слуху. Животный ужас постепенно прошел, оставив меня вспотевшим и ослабленным.
О боже, подумал я, разговоры Шепа о снах оказались убедительными в конце концов, и они воздействовали на мое воображение больше, чем я подозревал. Или я слишком много выпил. Или и то, и другое. Во всяком случае, я должен был взять себя, в руки.
Я с трудом слез с постели и мгновение подержался за стул, чтобы сохранить равновесие. Потом мне почти пришлось заново учиться ходить. Расстояние до ванной было тягостно и бесконечно. Я принял горячий, успокаивающий душ, а потом холодный. Я побрился все еще дрожащей рукой и при этом дважды порезался.
Было уже половина девятого, когда я кончил одеваться и рискнул выйти из комнаты. Я старался не присматриваться к окружающему слишком внимательно, но это был тот самый холл, откуда вошел и убил меня Шепли в моем сне. Я поспешил вниз.
Я нашел их обоих в столовой. Они были напряжены, натянуты как струны и выглядели усталыми, как будто просидели здесь всю ночь, ожидая, когда я спущусь к завтраку. Шеп был бледен и с ввалившимися глазами. Диана, по-видимому, плакала.
— Доброе утро, — сказал я. Я пытался изобразить беспечность. Это получалось плохо.
Шеп ответил мне, и Диана попыталась улыбнуться. Я сел за длинную сторону стола, между ними. Строгая пожилая женщина принесла кофе и фруктовый сок, к которым мы все проявили притворный интерес. Я отказался от яиц, но пощипал гренок. Приходы и уходы женщины всех нас устраивали. Но когда она исчезла окончательно, атмосфера сгустилась, став невыносимо натянутой. Когда я задел ложкой за кофейную чашку, звук заставил всех вздрогнуть.
— Извините, — сказал я.
— За что ты извиняешься? — раздраженно спросил Шеп.
— За свою неуклюжесть.
— Я думал, это относится к тому, что ты вчера вечером поцеловал мою жену.
После этого мы перестали делать вид, что заняты едой. Я поднял глаза и увидел, что Диана смотрит на меня. Как женщина может быть такой очаровательной? — спросил я себя. Она в ужасном напряжении, она озадачена, может быть, даже напугана ситуацией. Но все равно красива, прелестна. И она любит меня. Именно это говорят ее глаза. Ты поцеловал меня вчера, Алекс, и кое-чему научил… Я люблю тебя.