Знаменитый прыгун, поставивший десять европейских и шесть мировых рекордов, множество раз испытавший ликующее чувство взлета, лежал теперь закованным в тяжелый гипсовый футляр. Больная нога больше не принадлежала ему, и угроза ампутации не отступала.
Мучительные операции следовали одна за другой. Костыли мертвой хваткой связали спортсмена с землей, но они же давали ему и единственную возможность движения. Почти три года в операционных и палатах Центрального института травматологии и ортопедии. Последнее слово врачей лишило Брумеля всяких надежд на спортивную жизнь:
— Ходить будете, прыгать — никогда.
«…Я находился, что называется, в самом «разобранном» состоянии. Разошелся с женой, лишился сразу нескольких прежних товарищей. На костылях, с гниющей костью, а главное — без всякой надежды хоть на что-то, я понемногу начал «притрагиваться к стакану…» Я просто не представлял, что мне делать без спорта. Все время ощущал пропасть, дна у которой не было…» — так беспощадно откровенно скажет о себе, отчаявшемся и все-таки не смирившемся, Брумель.
В безысходной тишине больничных палат Валерий слышал отдаленный восторженный гул стадионов мира. Москва, Париж, Нью-Йорк, Лос-Анжелос, Рим, Токио… Какой мальчишка не мечтал об автографе Брумеля! Головокружительная спортивная карьера сделала его всемирно известным спортсменом и всеобщим любимцем. Казалось, сама судьба короновала советского чемпиона призом Италии, предназначенным для первооткрывателей, — Золотой каравеллой Колумба. Он смог подняться над землей на два метра и двадцать восемь сантиметров, что явилось небывалым достижением.
Теперь та же судьба жестоко обошлась с ним. Ему недоставало трех с половиной сантиметров, чтобы дотянуться до земли и идти по ней обеими ногами. И неужели не было ни одного человека в мире, который мог бы помочь ему?
К этому времени советский врач, ученый Гавриил Абрамович Илизаров при лечении травматологических и ортопедических заболеваний достиг удлинения кости на двадцать пять сантиметров, и тысячи людей с помощью аппарата Илизарова и разработанных им методик вновь обрели здоровье. Когда Брумель узнал об этом, перед ним забрезжил слабый луч надежды:
— Курган? Какой Курган? Где? Не верю. Чуда уже не будет… А может?!
Он позвонил. В Москве рабочий день кончился давно, и зимняя темень билась в окна. Но время сейчас не имело окраски ни дня, ни ночи, и в целую вечность вытянулись долгие пятнадцать минут ожидания звонка междугородки. На другом конце провода за две тысячи километров устало вздохнули и ответили: