– Вот и гости пожаловали… – вздохнул он тяжело, – ты как, после вчерашнего-то?
Морозко поежился: вопрос был вовсе не праздный. Вчерашний вечер он помнил хорошо, и от этого было еще тяжелее. Ритуал дался непросто, и даже сейчас он не был уверен, рад ли тому, что узнал. Аким снял какой-то морок с небольшого куска памяти: того, что ребенок и не должен был запомнить. Он помнил женщину на шкурах, усталую и изможденную родами. Мама. Мороз сразу понял, это была его мама, настоящая мама. Она умирала на его глазах, отравленная яггой, а та лишь смеялась. Та, кто называла себя его матерью, кого он привык любить и почитать, на самом деле лишила его мамы. Для ребенка это оказалось слишком: Мороз со стыдом вспомнил, как разревелся, не в силах сдержать чувства. Полночи он плакал, сам не помнил, как заснул, и вот сейчас он был разбужен лаем собак. Что он чувствует? Горечь? Ненависть? Обиду? Опустошенность… Захотелось снова заплакать, но мальчик сдержался. Жители деревни отнеслись к нему хорошо, жалели. Даже дедушка Аким утешал как мог, предлагал остаться. Возвращаться в то место, которое он раньше считал домом, было немыслимо.
Собачий лай не унимался. В дверь нетерпеливо постучали.
– Заходи, Прокоп, заходи… – проворчал жрец; он уже спустился с печи и одевался.
– Откуда узнал, что это я? – удивился староста.
– Мы, жрецы, многое знаем… – напустил на себя таинственности Аким, и тут же рассмеялся: – Только ты стучишь так нетерпеливо.
– Там ягги, – не принял шутливого тона староста, он выглядел обеспокоенно.
– Ну ягги, – хмыкнул жрец, – в первый раз, что ли?..
– Поговорить хотят, и на моей памяти это в первый раз. – Староста замялся, не зная, говорить дальше или нет, наконец он решился: – Ребенка хотят.
– Ну что же, – жрец уже совсем оделся и выглядел собранным, – пойдем, поговорим.
– Не отдавайте меня, – схватил жреца за подол полушубка Морозко, – я больше к ним не хочу.
Жрец потрепал мальчика по голове рукой, глаза смотрели ласково, но печально.
Яггов было много, больше полусотни. Стало понятно, отчего так нервничал староста; незваные гости стояли в стороне, ожидая, когда с ними будут говорить.
– Ты пойдешь али мне? – Прокоп с надеждой посмотрел на жреца: явно было видно, что идти самому ему не хотелось.
– Я схожу, – улыбнулся Аким, – а ты пока Никиту зови, чует мое сердце – сегодня понадобится.
Не спеша белая фигура жреца приближалась к черным фигурам ягг. Морозко напряг слух, но ничего не услышал. Тут же в голове, как обычно, само собой проявилось несложное заклинание, позволявшее с помощью влаги и мороза слышать дальше. Сотворив волшбу, мальчик снова прислушался: говорили как раз о нем.