— Не знаю, что рассказать, — наморщив лоб, отвечал Пеший.
— Ну, хоть что-нибудь.
— Могу вот про пирожки, — неуверенно начал Пеший.
— Ну, давай хоть про пирожки, — подбодрил его Химик.
— Собрался я как-то в монастырь…
— На хрена? — удивился Химик.
— Не знаю, хотел и все. Было это в Эстонии, зимой. Узнал, что есть там православный монастырь, вот и собрался. Вначале долго ехал автостопом. До города добрался к ночи. А до монастыря оттуда еще тридцать километров. Ну вот, пять рублей у меня в заначке оставались. Нашел такси, договорился. Таксист все удивлялся, зачем это я на Лысую гору ночью еду. Там же лес, тьма, никого. А я говорю: «Нормально все, там у меня дела». Но как вышел, сам испугался. Холод дикий, черным-черно, тишина. Ну, полез на эту гору, а там в темноте монастырь виднеется, как древний замок какой. Стучу, стучу в ворота, никто не открывает. Птицы вдруг из башни вылетели, прямо над головой крыльями шуршали, напугали меня. Я уж совсем отчаялся, тут дверка рядом с воротами открылась, оттуда бабка высовывается: «Ты кто?» «Я, — говорю, — паломник!» «Какой еще паломник?» — спрашивает. «Ну как, какой, как в средние века!» «А паспорт у тебя, голубчик, есть?» «Какой еще паспорт, разве ж, — говорю, — в средние века с паломников паспорта спрашивали!» «Без паспорта никак, — отвечает, — да и вообще у нас мужчинам нельзя — монастырь-то женский!» «Вот те раз», — думаю. «А куда ж мне податься, — спрашиваю, — на ночь глядя?» «А вон внизу, милок, есть турбаза, туда и иди», — говорит и запирает замок.
Пошел вниз, стучу, там мужик красномордый открывает. «Не, — говорит, — нельзя, у нас только для своих», — и тоже перед самым носом моим дверь захлопывает. Тут я и разрыдался с отчаяния. «Некуда мне податься», — думаю. На дворе минус тридцать, вот и замерзну совсем, вымру, словно мамонт допотопный. Разве ж в средние века так паломников принимали? Где же христианская сердобольность и доброта, спрашивается? Ну, в итоге поборол я с отчаяния природные стеснительность и застенчивость, делать-то нечего, снова к монастырю возвращаюсь. Стучу, открыла та же бабка, и на этот раз меня без слов пустила внутрь.
Повела трапезничать. «Давай перед едой помолимся», — предлагает. Начали мы молитву читать, крестимся. А креститься-то я в то время не умел, давай левой рукой себя осенять. «Как же ты крестишься? — спрашивает. — Ты какой веры будешь?» Ну, я сразу же нашелся, что ответить. «Индиянской», — говорю. «А, индиянской, ну тогда ладно, а у нас так принято», — показывает. Поели картошки с постным маслом, капусты квашеной. На столе смешные колпаки стояли, оказалось, чтоб тепло держать, а под ними чайники. Попили чаю. Потом спать меня повела. «Вот здесь будешь», — заводит в келью, а сама прочь. Я давай там в темноте шарить, вдруг слышу голос сиплый мужской: «Ты кто будешь?» Вот я перепугался, светильник зажегся, смотрю, мужик, рыло зверское. Я говорю: «Паломник я, как в средние века. А ты кто такой? И вообще откуда, — спрашиваю, — в женском монастыре мужик взялся?» «Да я тоже, — говорит, — паломник, дело святое».