Других снов больше не случалось, зато Голдовый Кобыл теперь прилетал регулярно, не то чтобы Чпок этого не хотел или боялся, напротив, он скорее беспокоился, что тот вдруг однажды не придет, но тот появлялся исправно каждую ночь, вновь и вновь, стоило лишь подымить. А Чпок дымил теперь все больше и больше, волнуясь, как ребенок, в мучительной истоме ожидая появления Кобыла, а оставшуюся часть дня проводя в полутумане, с тяжелой головой, гудящей в висках и затылке.
От дел он совсем отстранился и, чтоб больше времени проводить с Кобылом, поделил земли между Боксером и Пешим, назначил Боксера Восточным Правилой, а Пешего Западным, Шейха обозвал Правилой-Помощником, себя же провозгласил Правилой всея земли.
Однажды перед сном, свернув очередную самокрутку и мысленно готовясь к последующему свиданию с Кобылом, он вышел на крыльцо подышать свежим воздухом. Деревья стояли темной китайской стеной, над лесом висела круглая, цвета манго, Луна, звезды светились, как морской планктон, но что-то было не так, Чпок прищурился и явственно различил Ее, Паутина висела повсюду, застилая от него и Луну, и звезды.
Тогда вдруг Чпока осенило, он понял, что Солнце, Луна, звезды и Голдовый Кобыл и есть одно, то же самое, неделимое божество, а Паутину плетет зловредный животворный Паук, враг Кобыла номер один, и именно он застит Чпоку глаза, преграждает путь, мешает дотянуться до небесного Кобыла.
— Уйди Паук, — шептал он ночью, простирая руки к Кобылу, — прочь, живая тварь проклятая, — шептал он, устремляясь навстречу, но все без толку, не давался в руки Кобыл.
Утром он стянул с себя цепуру. Открыл сундук, в котором пылились цепуры Сухостоя и Коли Маленького. Положил туда свою. Поглазел оценивающе. Неодобрительно покачал бошкой. Вызвал Шейха. Тот приехал ретиво. Если уж Чпок звонит, значит, дело есть.
— Ищите Шалых по всей нашей земле, — приказал Чпок, — срывайте с них цепуры. Нужна голда.
— Сделаем, — без всякого выражения на лице отрапортовал Шейх и вышел.
Через пару дней к хоромам Чпока потянулись вереницей Чужие с сундуками. Чпок одобрительно кивал, спорилось дело. Чужие рассказали, что все прошло гладко, отдавали Шалые цепуры хоть и со слезами, но, как правило, без сопротивления. Некоторые, правда, в бега вздумали податься, ну, так что, сыскали их Чужие без особого труда, некуда им было особо подаваться. Один только Ерепень в открытую решился перечить, поначалу дома заперся, оборону занял, ну так выкурили его Чужие из дома, он тогда давай вперед, кулаками по старинке махать, ну ничего, и на него нашлась управа, пощекотали его Чужие вдесятером перышками, вот и нет больше Ерепеня, вышел весь.